Евгения
Шрифт:
– Вот каналья! Чем он занят целый день?
– Не скажу, Григорий Иванович. Они ездили куда-то, чего-то возили. Потом куда-то ходил еще. Потом с Танькой нашей все зубоскалили.
– А где Танька твоя?
– Танька! – зычно крикнула Пелагея. – Подь суды.
Но невидимая Танька так и не откликнулась на зов поварихи. Пелагея недоуменно оглядывала кухню.
Зотов движением руки успокоил ее и пошел по направлению к дальнему сараю. На цыпочках он приблизился к плотно закрытой деревянной двери. Из-за нее доносились шорох, возня и странные звуки – то ли мычание, то ли
Танька вскрикнула и скинула с себя Степана. Перед глазами Григория мелькнула мокрая женская пи*да, обильно заросшая волосами, круглый живот, упругие ляжки и тонкие щиколотки ног, обутые в чуни. Степан вскочил с охапки сена и встал по стойке смирно, словно солдат, одновременно оправляя портки и застегивая штаны.
– Вам что, ночи мало? – сурово спросил Зотов.
– Простите, ваше благородие. Более такое не повторится.
Танька тоже оправила юбку, короткие розоватые пальчики нервно застегивали пуговки на кофте. Она не смотрела хозяину в глаза, круглые щеки ее алели от стыда.
– Татьяна, вы же незамужняя девица, – покачал головой Зотов.
А Танька в ответ начала вдруг шмыгать носом.
– Простите, барин… – всхлипывала она.
– Я-то прощу, моя дело – сторона. А вот если родители твои узнают, тогда что? Он, – Зотов показал головой на Степана, – женится на тебе?
– Чего я должен на ней жениться? Она не дева мне досталась.
– Чего ты брешешь? – гневно одернула его Татьяна.
– Как же, брешу! Я в тебя первый-то раз вошел, как нож в масло. До меня тебе целку-то порвали, так что, не строй из себя тут правильную.
– Чего? – наступала рассвирепевшая Татьяна, подоткнув руки в боки. Несколько верхних пуговок она не успела застегнуть, и сквозь распахнутый ворот Зотов увидел торчащую и пленительную девичью грудь.
– А ничего! Ты и до меня здесь любовь крутила. С Колькой, говорят, и Силантием.
– Не ври!
– Так, замолчите оба! Татьяна, сколько тебе лет?
– Шестнадцать, – тихо отвечала она.
– И что ты делать станешь, если понесешь от него? Рожать? Тебя же родичи прибьют или из дома прогонят.
– Так вы, барин, заступитесь, правда? – хмыкнула беспечная Танька. – У вас в усадьбе и рожу. Пусть бегает.
– Вот дуреха, ты же сама еще как дите! Я-то заступлюсь, но отец у меня строгий. Он не потерпит подобной распущенности. Так что, думай головой, Татьяна. Пусть родители тебя лучше замуж выдадут нынче осенью, раз ты уже жить половой жизнью начала.
– Кто же ее возьмет-то, дырявую? – некрасиво рассмеялся Степан, обнажив ряд редких зубов.
– Стыдись, Стёпа. Нехорошо так на женщину говорить, с которой у тебя отношения.
– Ладно, – Степан перестал смеяться, лицо вмиг помрачнело.
Теперь его взгляд был устремлен куда-то вдаль. Он словно бы давал понять, что весь этот
– Меня садовник ждет. Яблоки сегодня убирать станем. Еще три работника в помощь возьму. Как раз под вечер спадет жара. Легче собирать будет.
– Иди, Таня, на кухню, – Зотов оглядел девушку. – И старайся больше не грешить.
Танька хмыкнула и многозначительно посмотрела на хозяина.
Ночью он спал плохо, в библиотеке было душно. В голову лезли непрошеные мысли.
Вечером он ушел из супружеской спальни, на диван, в одну из соседних комнат. Алевтина жалась к нему большим животом и, хватая его руку, тянула ее к своему вздувшемуся от беременности, лобку. Сначала он хотел было предаться с ней утехам, но вовремя одумался, вспомнив слова врача. Чтобы не распалять Алевтину, он взял свою подушку и ушел ночевать в библиотеку.
Когда он уходил, Алька в досаде хныкала, некрасиво кривя губы, и просила мужа не оставлять ее одну. Но Зотов был неумолим.
– Утром встретимся за завтраком. Спокойной ночи, ma ch'erie. Нам надо было уже давно спать в разных комнатах.
И вот теперь он ворочался с боку на бок на неудобном кожаном диване. Перед его мысленным взором вновь всплыл образ незабвенной Женьки. Вечером, когда он выхаживал по имению с важным видом вездесущего хозяина, эта чертовка сидела на террасе и читала какую-то иностранную книгу. Ее сочные губы шевелились вслед за текстом. Она была так увлечена романом, что, казалось, не видела ничего кругом.
«О чем эта гадкая книженция? – думал Григорий, – что она целиком поглощена ее содержанием».
Один раз он специально прошел довольно близко возле нее, чтобы прочитать название романа. И чуть не поперхнулся, увидев красные буквы на французском. Книга называлась: «Amoureux» [4] ! Так вот какие книги читает эта негодница! Совсем совесть потеряла. А еще институтка! И кто ей дал эту книгу? Неужто маман?
Но институтка и негодница так была увлечена чтением, что даже не заметила близкое присутствие зятя. Она нахмурила черные бровки и сосредоточенно водила глазами по строчкам. Местами она улыбалась, местами ее лицо розовело.
4
Amoureux – любовник (франц.)
Интересно, о чем там? Он многое бы отдал за то, чтобы прочитать то место, из-за которого эта пигалица могла краснеть. Что там, думал Зотов, невинные поцелуи, или же нечто большее?
Перед его мысленным взором пронеслась обнаженная Женька, потом, совсем не к месту, он вспомнил повариху Таньку, с расстегнутой на груди блузкой. А потом память подкинула ему его давнюю любовницу Ольгу.
«Вот я дурак, – он хлопнул себя по лбу. – Я же завтра велел ей привести сестру».
От волнения он сел. Пальцы обхватили голову: «Что я делаю! Сколько во мне похоти… И все эта Женька! Боже, как заглушить в себе ее образ? Зачем она только приехала сюда?»