Евпатий Коловрат
Шрифт:
Мстислав Черниговский ничего не ответил. Подумал, поднялся, подошел к озеру, зачерпнул ладонью воды и плеснул на лицо. Когда он вернулся к Евпатию, то показались тому светлые капли воды на княжьей бороде слезами.
«Заплачешь, князь, — подумал Евпатий Коловрат. — Только пользы не будет. Когда льется кровь, слезы теряют цену…»
— Закончим рыбалку, — сказал князь, — и в ночь вернемся домой. Ночевать тут не останемся. Утром готовься в поход. Мои воины, тех, что я обещал князю Юрию, всегда снаряжены к битве. Бери их и ступай на Рязань. И пусть князь Юрий Рязанский известит меня о делах своих. Может быть,
— Спасибо и на том, князь Мстислав, — ответил Коловрат.
Солнце свалилось к окоему, и над озером возникла вдруг радуга. Голубой цвет в ней был не густ, а желтый ярок, и вставала радуга с восхода на закат, не по правилу вроде.
— Вишь ты, — сказал князь Мстислав, — знамение…
Он перекрестился.
— Добрая будет погода завтра. К тому и знамение, — спокойно ответил Коловрат.
— Что ж, пора и по рыбу…
Князь и Евпатий столкнули лодку и вышли к шестам. Тихо, без всплеска подходили они к затопленным кустам, князь оставлял весла, осторожно выбирал веревку, затем быстро вытаскивал куст из воды, а Коловрат, наученный князем, подводил сачок и брал рыбу, что пряталась от солнца в тени нехитрых рыбацких приспособлений…
Была сеча зла и ужасна
Князь Юрий Ингваревич в ночь перед битвой на Рясском поле не ложился спать. Он понимал, что обязан отдохнуть — ведь едва невеселое солнце поздней осени встанет над русской землею, он поведет рязанские полки на коварного зверя, на Бату-хана.
Он возглавит эти полки, князь рязанский, и его рука не дрогнет, когда он прорубит кровавую просеку к шатру Бату-хана, как не дрогнул голос у князя Юрия, когда ответил он ханским послам, требовавшим десятину во всем!
— Лучше нам смертью славу вечную добыть, — сказал князь Юрий, — нежели во власти поганых быть.
Теперь ему неоткуда ждать подмоги для защиты рязанских лесов и нив. Князь Владимирский спесиво принял Олега. Красного, похвалялся, что один побьет Бату-хана, глумился над рязанцами, струсили-де, перевелись-де на поокских землях смельчаки.
Вернулся Олег Красный ко двору брата с пустыми руками.
Не дождалась Рязань и воеводы Евпатия Коловрата с помошной ратью князя Черниговского. Доселе нету от него вестей…
Пытался князь Юрий Ингваревич утолить нечестивца, злобного Бату-хана, великими дарами. Только напрасны были надежды. Потерял Юрий Ингваревич разом и сына Федора, что возглавил посольство к Бату-хану, и Невестку Евпраксию с малым внуком. Не вынесла вести черниговская княжна о смерти мужа своего Федора, злодейски зарубленного в татарском шатре, поднялась она на высокий терем, держа в руках годовалого внука Юрьева, князя Ивана Федоровича, и бросилась, прижав сына к груди, наземь..
А войска Бату-хана вступили на Рясское поле, и князь рязанский, Юрий Ингваревич вышел врагу навстречу. Завтра начнется сеча.
Горели костры. Спали возле них воины.
Зябкий въедливый ветер гулял над полем.
«Великое испытание послала нам судьба, — думал Юрий Ингваревич, — и лучше погибнуть всем в бою, чем дрогнуть перед врагом. Лучше смерть, ибо мертвые сраму не имут!»
Впереди замаячил человек, он приближался,
— Не спится, брат? — спросил Юрий Ингваревич.
— Не спится. Только что снарядил полк в засаду, как ты сказывал… От Куштума нету вестей?
— Нету. Договор был, что ударит он на Бату-хана с тыльной стороны. Но молчит хан Куштум…
Постояли князья, попрощались.
Ушел Олег Красный, горели костры, спали рязанцы, кричали надсадными голосами сторожевые воины, бродящие по краю становища…
Сотник Иван прибыл с малой своей дружиной еще во тьме, до утра оставалось немного.
— Беда, князь Юрий, — сказал Иван, спешиваясь и отдаляясь с князем. — Куштум убит и половцы не придут к нам на помощь.
— Что ты говоришь?!
— Хан Куштум убит, а войско, оставшись без него, дрогнуло. Люди Барчака сулят ему большую добычу, ежели оно повернет против нас.
— Кто убил Куштума?
— Не знаю. Не поймали убийцу. Ушел…
Молчал князь рязанский.
Молчал и сотник Иван. Он знал, что сегодня умрет со всеми вместе, и не было ни страха, ни сожаления, были покой и холодная ненависть к врагу.
Юрий Ингваревич подступил к Ивану и положил руку на его плечо.
— Тебе не придется биться сегодня, твоя сеча еще впереди. Собирайся в дорогу, сотник.
— Не понимаю, — сказал Иван.
— Поймешь. Слушай, — промолвил Юрий Ингваревич, — ты и твои воины не решат боя, немного вас, а татар — тьма. Скачи со своей малой дружиной в Рязань, передай всем, а вели кой княгине особливо, мой наказ готовить город к страшной осаде. Сам ты станешь по правую руку городского воеводы Клыча, коего в случае нашей смерти назначаю всей рязанской земли головой.
— Нет! — вскричал Иван. — Не можно такое! Нельзя вам, князья рязанские, всем класть головы в битве!..
— Отступать мы не будем!.. Уразумел наказ? Тогда — с богом!..
Затих топот коней сотника Ивана и его товарищей, а ночь продолжалась, длинная-длинная ночь.
Догорали костры.
Ворочались во сне рязанцы.
Утром началась кровавая сеча. Великой печалью вошла память о ней в «Повести о разорении Рязани Батыем»:
«…И была сечь зла и ужасна. Много сильных полков Батыевых пало. И увидел царь Батый, что сила рязанская бьется крепко и мужественно, и испугался. Но против гнева божия кто постоит! Батыевы же силы велики были и непреоборимы: один рязанец бился с тысячью, а два — с тьмою. И увидел князь великий убиение брата своего, князя Давыда Ингваревича, и воскликнул в горести души своей: „О братия моя милая! Князь Давыд, брат наш, наперед чашу испил, а мы ли сей чаши не изопьем!“ И пересели с коня на конь и начали биться упорно. Через многие сильные полки Батыевы проезжали насквозь, храбро и мужественно биясь, так что всем полкам татарским подивиться крепости и мужеству рязанского воинства. И едва одолели их сильные полки татарские. Убит был благоверный великий князь Юрий Ингваревич, брат его Давыд Ингваревич Муромский, брат его Глеб Ингваревич Коломенский, брат их Всеволод Пронский и многие князья местные и воеводы крепкие и воинство: удальцы рязанские. Все равно умерли и единую чашу смертную испили. Ни один из них не повернул назад, но все вместе полегли мертвые…»