Евреи и Европа

Эта книга является чем угодно, но только не монографией. На первый взгляд она фрагментарна, в ней нет ни единого аналитического метода, ни стремления к последовательному описанию материала. В ней отсутствуют почти все имена, знаковые для интеллектуальной истории европейского еврейства. Здесь нет ни Эйнштейна, ни Бора, нет Маркса и Фрейда, Малера и Шенберга, Герцля и Агнона. Гейне и Кафка, Пруст и Гуссерль упомянуты лишь вскользь — в основном как иллюстрации общей аналитической схемы. И все же это именно книга — и книга, объединенная общностью темы и взгляда. Я стремился обрисовать в ней общие контуры иной еврейской идентичности — как будет видно из дальнейшего, глубоко еврейской, и столь же глубоко иной — альтернативной тому коллективному образу европейского еврея, который был сформирован культурой традиционного быта, чрезмерной зависимости от коммерции, культа семьи и деторождения, поведенческого конформизма и тотальной символизации повседневной жизни. В этой книге почти нет биографического материала и, я надеюсь, совсем нет ни национального бахвальства, ни коллективного самоуничижения перед величием Европы. Каждая из ее глав является своего рода фрагментарным зеркалом, в котором отражается один из срезов общей, хоть иногда и трудно различимой, проблемы — один из аспектов сложного, меняющегося, часто трагического взаимодействия еврейской и европейской цивилизаций. В этом смысле большую часть глав этой книги можно было бы сравнить с тем, что психологи называют «историей случая» — детальным разбором конкретного примера, в котором тем не менее высвечиваются общие принципы и механизмы взаимодействия. Каждая из этих глав вскрывает какую-то новую грань; но я не знаю, складываются ли эти грани в единую фигуру. Но даже если это не так, эта фигура, которую невозможно собрать, и есть мы сами.

Хочу выразить искреннюю признательность Марку Амусину, Льву Утевскому и Ларисе Фиалковой, без чьей помощи и внимательного взгляда очень многое в этой книге выглядело бы совсем иначе. Я хотел бы поблагодарить Андрея Гомулина и Михаила Хейфеца, оказавших огромную помощь при подготовке к печати глав «Иегуда ибн-Шаббтай и катарский вопрос» и «Жак Деррида, философия языка и пространство существования».

В своей жизни Хисдай ибн-Шапрут достиг всего, о чем мог мечтать андалусский еврей. Начав свою карьеру как личный врач халифа Абд аль Рахмана Третьего, объединившего под своей властью всю мавританскую Испанию, этот удачливый придворный постепенно превратился, говоря современным языком, в министра финансов, министра иностранных дел и, наконец, в премьер-министра Западного халифата. [2] На протяжении многих поколений имя Ибн-Шапрута — самого влиятельного еврея того времени — будет оставаться символом еврейских мечтаний и амбиций. Кроме того, он был очень образованным человеком: переводил книги на арабский, меценатствовал, переписывался со многими знаменитыми раввинами своего времени и, как водится на Востоке, любил читать рассказы о путешествиях. Один из этих рассказов особенно заинтересовал Ибн-Шапрута. Еврейский купец, посетивший Испанию около 880 года и назвавшийся Эльдадом а-Дани, [3] сообщил испанским евреям о существовании могущественной еврейской страны на расстоянии шести месяцев пути от Иерусалима. Народ этой страны бесчислен. Правитель ее, Иосиф, собирает дань с двадцати пяти царств, в том числе и мусульманских. Что же касается самого Эльдада а-Дани, то, как явствует из его имени, он принадлежит к колену Дана, живущему на берегах реки Самбатион.

Для еврея, в особенности средневекового еврея, нет ничего более предсказуемого и менее правдоподобного, чем упоминание о еврейской стране, расположенной по ту сторону реки Самбатион: Талмуд, как, впрочем, и многие комментарии, утверждает, что именно там Бог поселил десять колен Израилевых, уведенных в плен ассирийцами и таинственно исчезнувших из истории Ближнего Востока. Согласно мидрашу, эта река, несущая камни, непреодолима в будние дни, но, как и положено еврейской реке, останавливает свое течение на шаббат. По ту сторону реки Самбатион, под защитой ее бурного течения и ангельских мечей, живут пропавшие десять колен. Когда придет Мессия, они объединятся со своими менее счастливыми западными братьями.

Совпадения между этим аггадическим повествованием и рассказом а-Дани были слишком заметны, и поначалу Ибн-Шапрут рассказу не поверил. Достаточно было оглядеться вокруг, чтобы убедиться: мессианское время, когда пропавшие колена вернутся в мир, еще не наступило.

Но, как это ни странно, рассказ подтвердили купцы из Курашана, [4] которым, впрочем, Ибн-Шапрут тоже не поверил, — и, наконец, посланники из Византии. Постепенно, к своему собственному изумлению, Ибн-Шапрут начал верить апокрифическому рассказу. Более того — он поручил своему секретарю, поэту и грамматику Менахему бен Саруку, [5] написать письмо царю Иосифу, упомянутому Эльдадом а-Дани. Ибн-Шапрут отправил с письмом своего приближенного Исаака бен-Натана. У Исаака бен-Натана имелись также сопроводительные письма византийскому императору-историку Константину Багрянородному и его дочери Агафии, содержавшие просьбу дать бен-Натану корабль, на котором тот сможет добраться до таинственной еврейской страны Козаров.

Впрочем, для императора Константина Багрянородного эта страна была куда менее таинственной, чем для андалусского еврея: на протяжении последних трехсот лет она становилась то важнейшим стратегическим союзником, то одним из самых опасных врагов Византийской империи.

Что же касается реки Самбатион, то и в ней ничего таинственного не было: согласно книге «Об имперской администрации» того же Константина Багрянородного, Самбатасом назывался нынешний Киев и соответственно Самбатион Эльдада а-Дани — это, по всей вероятности, всего лишь Днепр, на котором Киев — Самбатас и стоит. В шаббат этот Самбатион, правда, не останавливался, зато варяжско-славянские банды, спускавшиеся по нему к Черному морю, регулярно разоряли и грабили византийские провинции. В 860 году они только чудом не взяли Константинополь. Впрочем, в момент получения письма Ибн-Шапрута отношения Византии со славянами становились все лучше, а с враждебной последним Хазарией — ухудшались на глазах. Так что корабля Константин не дал.

Убедившись, что до Хазарии не добраться, бен-Натан попросил одного из членов многочисленной хазарской общины в Константинополе написать для Ибн-Шапрута краткий рассказ о его родине. Тот подтвердил, что Хазария является страной евреев, и даже сообщил о ней некоторые разрозненные сведения.

Узнав о провале экспедиции, Ибн-Шапрут не успокоился. Он написал новое письмо и отправил его в Хазарию через всю Европу. Письмо было написано от имени евреев всего западного мира, «которые остались в малом числе из множества, сошли с высоты славы и пребывают в изгнании, и не имеют сил слушать, когда им говорят каждый день: "У каждого народа есть свое Царство, а о вас не вспоминают на земле"».

В конце пятидесятых годов X века письмо достигло хазарского кагана Иосифа. Каган поручил одному из своих приближенных написать ответ, в котором было бы подробно рассказано о Хазарии: о ее географии, ее жителях, ее соседях и, что самое главное, о ее религии, которой действительно оказался иудаизм. Это письмо и по сей день является главным источником сведений о единственной за всю историю еврейской империи.

Такова лирическая сторона вопроса. Что же касается историографии, то подлинность переписки Ибн-Шапрута и царя Иосифа долгое время ставилась под сомнение. Многие ученые считали их позднейшими фальсификациями. Впрочем, в настоящее время подлинность этих писем считается практически установленной. Стилистический анализ письма, написанного по поручению Ибн-Шапрута, доказал, что оно действительно принадлежит перу его секретаря Менахема бен-Сарука — по счастью оказавшегося первым придворным поэтом, известным в ивритской литературе по имени. Более того, имя бен-Сарука и читается в акростихе этого письма после имени его господина. Ответ царя Иосифа в двенадцатом веке был упомянут Авраамом бен-Даудом. Отрывок из этого письма цитируется Иегудой бен-Барзилаем в книге, относящейся к девяностым годам одиннадцатого века. В той же книге упомянуто и письмо безымянного византийского хазара, написанное для бен-Натана после провала его экспедиции. Сопроводительное письмо Ибн-Шапрута Константину Багрянородному также было найдено — в так называемой «каирской генизе», синагогальном хранилище древних рукописей, найденном в Каире в двадцатых годах прошлого века.

Дополнительным свидетельством подлинности этих документов является тот факт, что большинство сведений, упомянутых в ответе царя Иосифа, подтверждается независимыми источниками византийского, арабского, персидского, армянского, русского и даже китайского происхождения. О Хазарии говорится в византийских хрониках Феофана Исповедника и патриарха Никифора, в трактатах Константина Багрянородного, в житиях Иоанна Готского и Константина Философа. Не менее интересны и арабские источники: географические труды Ибн-Даста, аль-Истахри и аль-Мукаддаси, книги знаменитых историков Табари, аль-Масуди и Бируни. Рассказывает о хазарах и древнерусская «Повесть временных лет».

Европейская же историография заинтересовалась хазарами сравнительно поздно, и поначалу хазары являлись экзотической темой. Однако к концу XVIII века хазары перестают быть экзотикой. Так, Карамзин часто возвращается к хазарской теме в своей истории. Что же касается девятнадцатого века, то пушкинский «вещий Олег», который мстит за «буйный набег» «неразумным хазарам», едва ли требует упоминания. Впрочем, было бы любопытно отметить, что пушкинская поэма является зеркальным отображением реальности. «Буйные набеги» совершали не хазары, а варяжские банды во главе с Олегом и его преемниками. Один из подобных набегов на мусульманское Закавказье сопровождался такими жестокостями и вызвал такое возмущение в Хазарии, что на обратном пути, пролегавшем через территорию каганата, дружины «руссов» с благословения самого кагана были перебиты мусульманскими жителями Хазарии. После чего каган закрыл Волгу для русских армий. Так что неразумными оказались, скорее, киевские организаторы набега.