Евреи при Брежневе
Шрифт:
По распределению служебных обязанностей я получил под свою ответственность издательский тематический план (то есть ни одно имя не могло просочиться мимо меня), всю рутинную работу по согласованию темплана в инстанциях, а также конечный фильтр - все «подписание в свет». Ни одна сколько-нибудь вызывающая идеологические сомнения рукопись не должно была идти в набор до моей подписи. Практически получалось, что я -своя предварительная внутренняя проверка перед цензурой, в которой было много неприятной, но вынужденной рутины: объяснения с авторами, что можно, а что, увы, еще нельзя. А ведь были среди авторов самые маститые, именитые, с которыми говорить ох как трудно! А я не имею им права сказать, что это снимаю куски не я, а цензура. Перед авторами мы обязаны были делать вид, что политической цензуры у нас в стране вроде бы как нет. Сказать бы:
–
В итоге Ваншенкин обижался лично на меня, а не на упрямого цензора-«демократа» Солодина. Но чаще, конечно, вместе с автором мы находили разумное решение. Сугубо по моей инициативе «Современник» оперативно издал книгу критики Льва Аннинского. Его всегда недолюбливала цензура, искала у него аллюзии даже там, где их не было. Но тут я сработал хорошо -убедил всех и «тех», и «наших». Андропова даже настолько, что тот сам позвонил Маркову с рекомендацией перестать зажимать и чаще печатать «демонстративно не примыкающего к группировкам Аннинского». Книга Аннинского была раскуплена мгновенно. Это был прорыв.
Очень трудно шла блестящая книга критика Анатолия Ланщикова. Он упоминал имена новых эмигрантов, которые запрещены были к упоминанию спецсписком ГБ. Андропов уперся, делать кому-то исключения не хотел, даже Ланщикову, к которому в ГБ всегда относились хорошо. Я пожаловался на ГБ в ЦК. Пользуясь своими связями, пытался решить вопрос на уровне Суслова. Доказывал, что Анатолий Ланщиков просто пишет правду - никого не идеализирует. Что запрещением упоминать диссидентов Андропов практически работает на подрывную радиостанцию «Свобода», которая постоянно раскручивает именно эти имена. А мы про них оплеванно, будто виноватые, молчим. Что народу надо всю правду знать, что они из себя представляли до отъезда - еврейские посредственности! Дешевки, вроде крайне поверхностного модерниста Василия Аксенова-Гинзбурга! Что-то удалось у Ланщикова отстоять. Но я плакал, потому что нам все-таки пришлось наполовину переверстывать замечательную книгу. Хоть мы и шикарную обложку сделали, и тираж увеличили. Не мог же я шепнуть Ланщикову, хоть он был мне по «Русскому клубу» близкий друг, не мог даже своим в издательстве шепнуть - только на ухо одному директору Прокушеву!
– что Суслов с Андроповым лишь «наполовину» по этим диссидентам между собой примирились.
Не меньше мне пришлось пережить из-за книги Юрия Селезнева о Достоевском с ее акцентами на духовном отторжении Достоевским Вечного Жида. Слава Богу, тут мы знали, что надо обращаться к его покровителю Зимянину, который цыкнул на цензуру. А когда те все равно начали качать права и обращаться уже к Андропову, то верстку прочитал Суслов и поддержал Зимянина без малейших замечаний: «Не хватало нам еще классиков поправлять. Ну, и что «не хорошо про жидов»? Это мнение Достоевского, а не Селезнева, Селезнев только цитирует. У меня нет вопросов».
Но самой нашей большой победой были - издания Федора Абрамова, Василия Белова и Бориса Можаева в неурезанном виде. Я горжусь, что через меня прошло первое издание «Пряслиных» Федора Абрамова. До этого цензура никак не давала издать Абрамова концентрированно - отдельной большой книгой, и можно понять почему: такая сразу сложилась щемящая картина русской муки, такая за деревню нашу русская боль! Что я пробил через «инстанции» эпические романы «Мужики и бабы» Бориса Можаева и «Кануны» Василия Белова, с очень честным, полным слез взглядом на трагедию крестьянства при коллективизации. И скажу больше - на всю трагедию советской власти. «Кануны» - это самый откровенный и глубокий анализ катастрофы Великой России, я не читал лучше книги.
Я держал в руках красивые тома Абрамова, Белова, Можаева - и хотелось жить, и я поверил, что не зря перешел в «Современник». Русские что-то могут! Мы поехали с главным редактором Сорокиным и большой русской компанией с тамадой Иваном Шевцовым (как же без него! раз «они» его «антисемитом» объявили, мы ему громадный роман «пробили»), крепко напились в старом русском купеческом ресторане «Балчуг» - там еще мои предки Прохоровы пили!
– на Софийской набережной напротив Кремля. «Я никого не боюсь, у меня гебешный генерал в замах!» - витийствовал, целуя меня, Сорокин. Я никогда не был «гебешным генералом». Когда предлагали оформить погоны, всегда наотрез отказывался. Не то чтобы брезговал, пугался
Мы в «Балчуге» долго пели «отмстим неразумным хазарам!» а когда вышли из ресторана на улицу, нам всем было видение: златоглавый Кремль вдруг оторвался от земли и повис на белом облаке, как град Китеж.
Несколько минут длилось это видение. Мы все попадали на колени -крестились. Мы верили: с нами, русскими, Бог!
Насколько уверенно мы себя в «Современнике» чувствовали, можно судить по тому, что мы дерзко занялись - взялись даже... за ревизию официальной трактовки ленинского наследия. Ленинское наследие тогда было, как «Отче наш» перед едой. Когда нужно было что-то сказать, о чем говорить вслух запрещалось - пользовались, как отмычкой, «ленинским наследием». С.Н. Семанов, когда решился сделать в «Русском клубе» доклад о русофобии троцкистов, назвал доклад «Борьба В.И. Ленина против троцкизма в области истории и культуры». И - проскочило! Лениным неистово клялись и тот, и наш лагерь. Сталин возвращал партию к ленинскому наследию после троцкистско-бухаринских ревизий. Хрущев сваливал Сталина, якобы «возвращаясь к ленинскому наследию». Брежнев уже от «ревизиониста» Хрущева, «вернулся к ленинскому наследию». Горбачев уже из «брежневского застоя» обещал вернулся к «ленинскому наследию». Вот мы к юбилею Ленина и решили ни много, ни мало, а насколько предельно возможно «русифицировать» его. Положить русским на стол такой «ленинский талмуд» - только листай и подбирай нужные цитаты для оправдания русского направления.
До сих пор трактовку ленинского наследия евреи всегда крепко держали в своих руках. Целый Институт марксизма-ленинизма, громадный «Политиздат» - и везде сплошь они. Присосались! Мы не то, чтобы решили оттеснить пиявок. Но еще энергичнее - мы решили попытаться влить в ленинское наследие свежую кровь. Каждый политик ведь говорит и действует в зависимости от ситуации. А уж Ленин-то всегда вертелся, как уж на сковородке. Поэтому вычленить сквозную линию можно из него было и «ту», и «эту». Где умно забыть про его русофобские высказывания, а где-то вспомнить нечто похожее на русскую национальную гордость. Опыт манипулирования цитатами мы накопили большой, хорошо знали, откуда что можно, нам нужное, взять. И вот, пользуясь связями, мы решили отнять у «Политиздата» и самим издать официальный сборник «Ленин о литературе». Я привлек к работе видного деятеля Академии общественных наук при ЦК КПСС, одно время даже ее ректора, Василия Васильевича Новикова, с дочкой которого мы семьями дружили еще со ВГИКа и который мне настолько доверял, что отводил со мной душу, честя «их» почем зря.
Мы с Новиковым решили полярно переменить «академические» акценты не только умелым подбором материалов, но и соответствующе подобранными примечаниями. А также умело сгруппированными свидетельствами современников В.И. Ленина. Никакой отсебятины, но отбором и чужими устами красноречиво сказать все. Василий Васильевич загорелся: хоть что-то стоящее сделаю в жизни перед уходом на пенсию. Ленин у нас предстал вполне даже патриотом, довольно консервативным во взглядах на искусство, настойчивым в требовании неукоснительной ассимиляции евреев и ярым врагом всех иудо-модернизмов и перехлестов. В общем, мы вытащили «нужного Ленина» и хорошенько обернули «примечаниями». Новиков слыл добросовестнейшим ортодоксом. Про Новикова в журнале «Знамя» говорили: мы открываем год В.В. Новиковым, а потом печатаем, что хотим. Под надежного «Новикова» Суслов лично дал разрешение готовить красивый юбилейный том: «Вот, мол, «Современник» исправляется!» В утвержденном ЦК КПСС тематическом плане стояло: «В.И. Ленин о литературе, 550 стр., вступительная статья В.В. Новикова; составители В.В. Новиков и А.Н. Байгушев. Примечания Т.Н. Марусяк».
Сборник был набран и сверстан, но света не увидел. Дело в том, что на пенсию ушел директор «Современника» Юрий Львович Прокушев, который один только и мог взять на себя ответственность подписать в свет столь дерзкую книгу, предлагающую нарушить еврейский канон и взглянуть на наследие В.И. Ленина так, как нам, русским, нужно. А новый директор Г. Гусев взять на себя всю ответственность не решился, тем более, что ситуация с «Современником» предельно обострилась. И - скажу и про себя честно - я тоже уже как-то не был уверен в том, что, коли нас сВ.В. Новиковым «они» начнут бить, то в новой ситуации Суслов встанет на нашу с В.В. Новиковым защиту.