Евреи в КГБ
Шрифт:
9 августа 1943 г.
СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО
Настроение подавляющего большинства жителей Орла хорошее. Это видно из целого ряда обыденных, бытовых деталей, которые больше убеждают, чем патриотические высказывания. Так, например, когда наша хозяйка привела в порядок комнату и вынула из сундука ковры, которые в течение двух лет были пересыпаны нафталином и спрятаны в погребе, для меня ее настроение стало совершенно ясным. Таких и подобных фактов очень много.
Пока населению хлеба не дают, но жители относятся к этому терпеливо, зная, что немцы перед уходом взорвали все, в том числе и имевшийся в Орле хлебозавод.
Особо
Одна из девушек (поведение ее при немцах не вызывает никаких подозрений), с которой сегодня я долго беседовал, с большой горечью рассказала мне, что один майор Красной Армии заявил ей, что орловские девушки за плитку шоколада продавали Родину. Она понимает, что это справедливо в отношении ряда женщин, которые недостойно себя вели, но она протестует против того, чтобы всех мерить по одной мерке. […]
Но также очень много фактов патриотического поведения девушек.
Страшным бичом в городе была отправка в Германию. В апреле-мае месяце с. г. немцы объявили принудительную эвакуацию в Германию всего женского населения от 16 до 26 лет за исключением лиц, занятых на службе в военных, пропагандистских, административных и медико-санитарных учреждениях. Для подавляющего большинства женщин это было страшной трагедией, и они всеми способами пытались уклониться от эвакуации. Так, девушки, для того чтобы не уехать в Германию, перед их освидетельствованием на медицинской комиссии, курили чай, делали уколы, которые создавали опухоль, умышленно заражались кожными заболеваниями (чесотка, экзема). В городе до сих пор очень много девушек, больных экземой. Дело даже доходило до того, что некоторые умышленно обваривали себе руки кипятком, а некоторые, которым все это не помогало, — кончали жизнь самоубийством (в Орле зафиксировано несколько таких случаев), […]
Сегодня разыскали агента гестапо Тимонова. При обыске у него обнаружено заявление-анкета, где он в антисоветском духе излагает свою биографию и пишет, что просит его принять в агенты гестапо. Тимонов, конечно, немедленно сознался и дал подробные показания. Из этих показаний, в частности, видно, что обнаруженная нами анкета является копией анкеты, сданной им в гестапо, после чего он завербован сотрудником гестапо и по его заданию выявлял коммунистов.
Не меньший интерес представляет и жена Тимонова — Горбачева, которую мы также арестовали. Она являлась содержательницей конспиративной квартиры гестапо и сводила сотрудников гестапо со своими приятельницами, которых гестаповцы вербовали. Горбачева пока лишь созналась в том, что являлась содержательницей конспиративной квартиры.
При очистке тротуаров, заваленных кирпичами и обломками взорванных зданий, обнаружены списки работников управы и работников полиции. При проверке этих списков оказалось, что большинство уехало или угнано немцами, некоторая часть уже арестована нами, остальных активно разыскиваем.
При объезде близлежащих районов обнаружили много оборудованных лагерей для военнопленных. Из разговоров с местным населением выяснилось, что эти лагеря немцы приготовили к началу летнего наступления. Немецкие офицеры говорили среди населения, что к августу месяцу в этих лагерях будет более 100 тыс. человек. Оказалось, что с начала немецкого наступления и до их отступления из-под Орла в эти лагеря привезли… 30 человек.
г. Орел
10 августа 1943 г.
СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО
Сегодня с рассветом выехали с Домаревым в Кромы (линия Орел-Курск). По этой дороге немцы в последние дни уходили из-под Орла. Сейчас линия фронта проходит в нескольких километрах западнее г. Кромы. Все мосты, и даже маленькие (шириной не более полуметра), взорваны. Железнодорожное полотно, железнодорожные станции, будки стрелочников, абсолютно все железнодорожные сооружения также взорваны.
По обеим сторонам шоссе сплошь, как фонари на улице Горького, стоят жерди с фанерными табличками «мины». Движение только по середине дороги, при малейшем отклонении в сторону рискуешь подорваться на мине. Особенно сильно минированы подступы к переправам на линии взорванных мостов. Несмотря на то что в этих местах видно множество свежих следов движения машин, мины иногда взрываются и на проезжей части.
На первой переправе за Орлом я увидел место, на котором незадолго до нас подорвался генерал-майор и два полковника. Они сошли с машины, чтобы осмотреть один из не убранных еще немецких трупов, и тут же все были смертельно ранены. На второй переправе у нас на глазах подорвался грузовик, что заставляло с некоторой тревогой думать о наших перспективах. Но ко всему этому быстро привыкаешь, и когда на обратном пути из г. Кромы в Орел впереди нас подорвался танк, у которого вдребезги раздробило правую гусеницу, я спокойно размышлял над тем, что если бы на эту мину наскочили мы, то от нашего «Виллиса» вместе с пассажирами осталось бы только мокрое место.
Дорога представляла собой и радостное, и горькое зрелище. Около шоссе, в очень многих местах, лежат штабеля немецких зенитных и артиллерийских снарядов, мин и масса всякого имущества. Много попадается разбитых прямым попаданием нашей артиллерии крупнокалиберных немецких орудий, бронемашин, танков. Почти вдоль всей дороги в ложбинах лежат немецкие бензиновые бочки (бензин из них взяли наши проходящие части). Вместе с тем на дороге непрерывно встречаешь целые семьи, перевозящие на маленьких двухколесных тележках домашний скарб. С очень многими из них я разговаривал. Это все люди, отселенные немцами из своих деревень в юго-западные районы Орловской области. Очень многие угонялись немцами при отступлении, но были отбиты нашими частями, и теперь все они движутся в родные места. Среди них много больных и истощенных. Многие по нескольку дней прятались во ржи и конопле без пищи и ждали, когда прогонят немцев, с тем чтобы иметь возможность уйти в наш тыл.
Проезжали ряд деревень, в которых еще вчера-позавчера был противник. В них еще догорали зажженные немцами перед уходом дома.
Очень трудно; хотя бы в отдаленной степени, передать словами страдания сельского населения во время оккупации и их радость избавления от немцев.
Я внимательно читал за последние полтора года тысячи сводок из освобожденных районов о зверствах, чинимых немцами, но рассказы живых людей ярче любой сводки.
В деревнях царил страшный произвол. Комендант расстреливал без всякого повода, по своему усмотрению, кого угодно.
В дер. Каменка вернулся из Донбасса сбежавший отсюда местный кулак и потребовал возвращения ему дома, в котором к этому времени размещалась школа. Директор школы отказался отдать дом. Тогда кулак снес десяток яиц коменданту, и тот вывел директора школы в поле и расстрелял.
В другой деревне пожилая женщина показала мне 80-летнюю старуху, которую изнасиловал немец, и рассказала при этом ряд совершенно страшных подробностей.
Отступая, немцы угоняли поголовно все население и скот, а деревни поджигали. Все, кому удалось бежать, живут сейчас в землянках.