Еврейское остроумие. Десять заповедей
Шрифт:
— То есть как это? Мессианское время?
— Ну да: мессианское, — заключил Фишл, и в глазах его запылал огонь, какой Эля заметил в них тогда, когда Фишл победил знаменитого маггида.
Эля удивился несказанно; он долго не мог говорить; наконец решился спросить:
— Разве счет кончился?..
— Кончился, — тихо ответил Фишл и вздохнул свободней, передав товарищу все, что носил в душе несколько дней сряду.
— Ты высчитал? — спросил Эля взволнованно.
— Нечего считать, — ответил ему Фишл. — Что раз высчитано Богом, того человек не сочтет. Он не считает. Для него не существует ни математических
— Ну, положим…
— Положим? Еще в другом месте сказано, что возрастание дерзости есть признак приближения мессианского времени…
— Так, так, понимаю! — воскликнул Эля, прояснившись. — Уж как дерзко и нахально нынче с нашим братом евреем обходятся, что и говорить.
— Да мало ли еще какие я имею доводы, — продолжал рассуждать Фишл, — всех не сочтешь, да и нечего считать-то: я в этом так же убежден, как и в том, что вот это земля, а вот это небо. — Он указал глазами на землю и на небо, опять открыл книгу и повторил стих: — «И вырастет ветка из ствола Ишай», то есть дома Давидова. Вникни, Эля, в смысл этих слов.
Эля задумался, потом спросил:
— Что же, однако, из этого видно?
— А то, — молвил Фишл торжественно, — что тот человек (из ствола Ишай) стоит теперь пред твоими глазами…
Остолбенел Эля и потерялся окончательно. Одну минуту в его голове пронеслась мысль: «Не рехнулся ли Фишл?» Но он слишком благоговел пред своим ученым товарищем, которому, по мнению Эли, не было равного в целом мире и в котором он давно подозревал нечто гигантское, неземное, пророческое…
— Что ты смотришь на меня такими глазами? — сказал Фишл и приблизился к отступившему на два шага Эле. — Ты удивляешься?..
— Ты… мессия?! — мог только произнести Эля и задрожал всем телом.
— Да, — сказал Фишл гордо. — Я мессия… Я призван для того, чтобы снять с моего народа тяжелые оковы, которые наложили на него злые люди…
— Но ведь мессия должен быть из царственного дома Давида, — осмелился прервать его Эля.
— Как же ты можешь знать, что я не из этой династии? — сказал Фишл обиженно. — Метрику, ревизскую сказку, что ли, тебе представить?
— Я против этого не спорю, — поспешил Эля оправдаться. — Только мессия все-таки…
— Что мессия? Что все-таки? — огрызнулся Фишл. — Тебе чудеса нужны? Не тысячу ли раз я доказывал тебе, из книг тебе подтверждал, что мессия должен быть обыкновенным человеком, а вовсе не ангелом без плоти и крови! Только дух, действительно дух должен быть у него возвышенный, необыкновенный, который обнаружится в нем тогда, когда осенит его дух Господний, как вещал о том боговдохновенный Исайя. Ну, понимаешь ли ты теперь? Эх, простота, простота. Тебе чудеса, сверхъестественность нужны. Забыл ты разве, что говорит об этом Маймонид? Он положительно отрицает то мнение, которого придерживается невежественное большинство наших евреев, будто пришествие мессии должно сопровождаться какими-то чудесами и сверхъестественными
Фишл все более и более воспламенялся и приходил в экстаз. Эля не на шутку перепугался.
— Извини меня, пожалуйста, — взмолился Эля, — я, право, не из тех; я хоть и не бог весть какой ученый, но я верю, всему верю… Я даже рад, что так случилось, что настал конец, право, рад. Только меня это смущает, что… ведь я, если сказать правду, не больше, как бал — мелохе — ремесленник, простой, то есть сапожник, а ты… ты сам мессия!..
— В том-то и дело, что ты, по скромности своей, считаешь себя ничтожеством, между тем как по — настоящему тебе следовало бы гордиться твоим завидным положением.
Эля смотрел на него во все глаза. Фишл опять раскрыл Ветхий Завет, отыскал третью главу пророка Малахии и велел ему прочитать и перевести на жаргон двадцать третий стих. Эля громко читал: «Се я посылаю вам Илью — пророка пред наступлением дня Божия великого и грозного».
Фишл спрятал томик Священного Писания в карман, устремил на Элю испытующий взор и промолвил:
— Ну, что ты теперь скажешь, милый друг?
Мозги Эли сильно работали над этим вопросом. Его нервы и без того были ужасно напряжены. Что ему было сказать? Чудеса, да и только! Сказано — мессианское время. А впрочем. Нет…
— Что так долго думаешь? — накинулся на него нетерпеливый Фишл. — Не прикажешь ли разжевывать тебе каждое слово и в рот тебе класть? Как тебя зовут?
— Меня?.. Эля.
— Нет! По — древнееврейски?
— По — древнееврейски? Илья…
— Ну, теперь понял?
Друзья бросились друг другу в объятия. Между ними тогда только завязалась горячая беседа.
О чем говорили они?
Спросите небо, землю, лес и птиц.
Когда они выходили из лесу, то солнца уже не было, и чудная ночь, сгущаясь, стала надвигаться, как туча окутывая землю своею мглой и высыпая на небе одну за другою свои брильянтовые звезды.
В застывшем воздухе сильно пахнуло сыростью, пронизавшей наших юных мечтателей, которые возвратились домой уже поздно вечером, один — мессией, а другой — Ильей — пророком…
Глава четвертая,
из которой читатель узнает начало и конец рассказа
Тяжелое время — время бедствий и испытаний настало для наших героев- самозванцев.
Фишла, как и следовало ожидать, приняли за сумасшедшего, и даже не особенно удивлялись этому, так как и раньше некоторые близкие ему люди считали его маньяком, судя по его рассеянности и странностям. Но прежде говаривали, что у него «открытые мозги». Теперь же не подлежало сомнению, что несчастный Фишл свихнулся, так как с пришествием настоящего мессии воздух должен наполниться трубными звуками — «бекойл — шойфор», кости покойников должны совершить подземное путешествие в Святую землю («гилгул ацомойс»), мертвые должны воскреснуть («тхияс — гамей — сим») и еще многое другое. А тут какой-то ха — риф всенародно объявляет себя мессией, богомазаным спасителем евреев. Так-то мы тебе, братец, на слово и поверим? Как же — с! Держи карман…