Еврейское остроумие
Шрифт:
— Ты с ума сошел? — спрашивает его друг. — Теперь, чтобы не прослыть обманщиком, тебе придется остаться паралитиком на всю жизнь!
— Еще чего! Если мне это дело разонравится, я поеду в Лурд (чудотворный источник, место паломничества у католиков).
Трое эмигрантов встречаются в Нью-Йорке.
— Вы мне не поверите, — говорит первый, — но дома, в Берлине, у меня был самый большой в городе магазин готового платья.
— Вы
Третий, с карликовым пинчером на коленях, говорит:
— Что касается меня, то я и дома был таким же небохантом ( бедолагой), как здесь. Но мой пинчер — вы не поверите! — дома мой пинчер был сенбернаром.
Сразу после войны многие еврейские эмигранты в Англии служили в армии и гражданской администрации. В парижских кафе висели объявления: "Просим наших английскихгостей не так громко разговаривать по-немецки".
Вена, 1946 год. Возле Венской оперы разговаривают английский и американский офицеры. Мимо проходит французский майор. Англичанин, сквозь зубы:
— Ой, вот и Тейтельбаум опять в Вене!
Вторая мировая война закончилась. В венском кафе еврей требует газету "Фелькишер беобахтер". Официант отвечает, что нацистских газет больше нет. Такая сценка повторяется ежедневно. В конце концов официант спрашивает:
— Я вам каждый день говорю, что этой газеты больше не существует, так зачем же вы ее каждый раз спрашиваете?
— Для того и спрашиваю — чтобы слышать, что ее больше нет!
Чтобы оградить бывшего члена нацистской партии Мюллера от возможных преследований, чиновник задает ему вопросы:
— Были ли вы в заключении при Гитлере? Принадлежали ли к движению Сопротивления? Приходилось ли вам испытывать какие-либо притеснения?
— Нет, — признается Мюллер, — мне тогда вполне прилично жилось. Еды хватало, в погребе у меня было припрятано неплохое вино…
— Вот и отлично! — восклицает чиновник. — Фройляйн, запишите: рядовой член нацистской партии Мюллер в годы нацизма прятал в своем погребе некоего Оппенгеймера (известная марка немецкого вина).
Двое бывших нацистов встречаются на улице.
— Как тебе живется?
— Ужасно! Я потерял работу. А ты как?
— У меня все неплохо.
— Как ты сумел?
— У меня в погребе спрятан богатый еврей, он дает мне деньги.
— Теперь? Через восемнадцать лет после войны?
— Но я же ему этого еще не сказал!
В начале
Что такое храбрость? Это когда ты ночью крадешься с кистью в руках вдоль синагоги, а в пяти метрах от тебя — полицейский.
А что такое наглость? Это когда ты сам подходишь к полицейскому и спрашиваешь: "Как правильно написать слово "жид" — с "д" или "т>> на конце?"
Кельн, 1946 год. Тюннес и Шель сидят за решеткой.
— Ты за что сидишь? — спрашивает Шель.
— Я написал: "Евреев — вон отсюда!"
— И где ты это написал?
— На синагоге. А ты за что сидишь?
— Я написал: "Евреев — сюда!"
— И где ты это написал?
— На газовом котле.
После массовых убийств евреев, совершенных нацистами, органы юстиции в ФРГ строго наказывали за преступления на почве антисемитизма.
По автобану мчится шикарный "мерседес". Его пытается обогнать "фольксваген", но при каждой попытке обгона водитель "мерседеса" нажимает на педаль газа и уходит от преследователя. Так происходит раз десять, но в конце концов "фольксвагену" на каком-то перекрестке удается вырваться вперед. Водитель перегораживает путь "мерседесу", выходит из машины и спрашивает:
— Разрешите, пожалуйста, задать вопрос: вы еврей?
— Нет.
— Выходи, сволочь!
В чем разница между выражениями "свинские цены" и "еврейская свинья"?
Первое выражение можно произносить вслух.
Лондон, 1946 год, квартал Swiss Cottage (он был заселен в основном еврейскими эмигрантами из Германии).
— Где вы родились, фрау Хирш?
— В Берлине. Но конечно же, в Британской зоне!
Трое немецких евреев в Тель-Авиве разговаривают о компенсациях.
— Мне повезло, — говорит первый, — я выбрался оттуда еще в тридцать восьмом году. Я подал на компенсацию и кое-что получил, не всю сумму, но все равно неплохо.
— А я, — говорит второй, — удрал еще в тридцать третьем и тоже подал на компенсацию. Ну и что я получил?
Какие-то гроши за утрату возможности профессиональной подготовки. Совсем немного, но все-таки…
— Я эмигрировал в двадцать восьмом, — говорит третий. — Этого ничем не компенсируешь.
В шестидесятых годах эмигрант Кон спешно пакует свои вещи: он возвращается в Германию.
— Вы решили уехать отсюда, господин Кон?