Еврейское счастье военлета Фрейдсона
Шрифт:
В кабинете комиссара госпиталя уже сидели за столом не знакомые мне полковник и старший батальонный комиссар. Все в авиационной форме с вышитыми нарукавными знаками летчиков. Петлицы голубые, у полковника кант золотом вышит. А вроде как просветили меня уже раненые в курилке, что в действующей армии все должны по приказу перешить знаки различия защитного цвета.
Полковник уже в возрасте. Сходу года не определить, но ближе к полтиннику. На груди у него орден Красного знамени и медаль ''ХХ лет РККА''. Как меня просветил Данилкин, у которого была такая же медаль, что она
Старший батальонный комиссар был лет тридцати или сильно моложав. На груди ордена Красной звезды и Знак почета. Выше них маленький красный флажок депутата. На левом рукаве выше локтя вышитый золотом и серебром знак летчика. Ну и алые комиссарские звезды как полагается.
Оба комиссарских посетителя мне улыбались. Хорошо так.
''Поживем еще'' — подумал я, а то Коган по дороге успел засращать.
— Явились, не запылились, — госпитальный комиссар проглотил вырывающийся из глотки мат. — Тебя, Коган, только за смертью посылать. А вы старший лейтенант Фрейдсон никого из присутствующих здесь не узнаете? — сразу взял он быка за рога.
— Нет, — ответил я, — Никого кроме вас, товарищ полковой комиссар. А должен?
— А вы его узнаете? — повернулся Смирнов к авиаторам.
— Узнаю, — ответил старший батальонный комиссар. — Даже свидетельствую, что этот человек и есть капитан Фрейдсон Ариэль Львович. Адъютант старший второй эскадрильи нашего истребительного авиационного полка ПВО столицы.
— Я так же, как заведующий кадрами московского корпуса ПВО, подтверждаю, что этот человек Фрейдсон, — твердо сказал полковник.
Чую, у Смирнова с души камень свалился. Морщины на лице разгладились.
— Тогда товарищи подпишите акт опознания, — комиссар госпиталя подвинул им лист с отпечатанным на машинке текстом.
И повернулся к нам, сказав с облегчением.
— А вы, товарищи, садитесь. Можете курить.
Усевшись, я вытащил из кармана непочатую пачку ''Норда'' и неторопливо стал обрывать ей угол.
— Ариэль, а куда ты дел хорошие папиросы, которые мы тебе перед Новым годом привезли? — старший батальонный комиссар прищурил левый глаз.
— А вот это, товарищи, — взял слово Коган. — Мы и должны обязательно выяснить. Товарищ Фрейдсон после клинической смерти ничего не помнит. Но вы-то должны помнить, что вы привозили ему в гостинец. Потому как тут налицо мародерство, то есть кража у мертвого командира Красной армии.
Полковой комиссар Смирнов, молча, подвинул ко мне по столешнице раскрытую пачку ''Казбека'' и хрустальную пепельницу с тремя изломанными ''бычками'' в ней. А Когану сказал, что тот успеет еще выяснить, куда делись элитные папиросы из моей тумбочки.
Я не стал на этот раз кочевряжиться. Угостился.
У ''Казбека'' табачок оказался легкий и на вкус с кислинкой, которая щипала язык. Мне не понравилась. Но так как пачку от меня не убирали, то я, исполнившись нахальства, вторую папиросу просто прикурил от первой. Курить хотел. А с утра не удалось еще.
— Товарищи, а не напомните вы мне любезно, когда это я капитаном стал? — спросил я между двумя папиросами у военлётов. — В указе о присвоении мне звания Героя Советского Союза от двадцать седьмого декабря я именуюсь старшим лейтенантом. Двух недель не прошло.
Ответил старший батальонный комиссар.
— Просто по обычному летному бардаку. Представили тебя на капитана вместе с представлением на орден Красной звезды еще в середине ноября. За октябрьские бои. Потом был твой ночной таран. Все летчики твоей эскадрильи как один подтвердили, что твой парашют сгорел в воздухе, и ты упал на землю. От такого не выживают. Так что и посмертное представление к Герою, которое мы направили наверх, и эти представления ходили по инстанциям одновременно. Но параллельно. Указ вышел раньше. А звание и орден пришли в полк первого января. Мы позвонили в госпиталь — нам сказали, что ты снова помер. И мы по тебе вторично поминки справили в полку. А теперь вот вызвали нас на опознание ''воскресшего Лазаря''. Так-то вот. Долго жить будешь, Ариэль, примета есть такая. Кого раньше времени похоронили — тот долгожитель. А тебя мы хоронили уже дважды. Конечно, надо бы перед строем полка у развернутого знамени, но… обстоятельства не за нас. Товарищ полковник… — повернулся комиссар к своему спутнику.
Тот положил на стол планшет, вынул из него бумаги и невзрачную картонную коробочку.
— Вот, Ариэль Львович, вам копия приказа о присвоении вам воинского звания ''капитан''. — И передал мне машинописный лист с печатями. — На основании него вам поменяют командирское удостоверение.
— А это от меня, — комиссар из своей сумки вывалил на стол полный комплект как голубых петлиц с уже прикрученными шпалами и крылышками, так и зеленых, защитного цвета. И на гимнастерку и на шинель. Не забыл и нарукавные нашивки летчика. Золотой канителью шитые, не эрзац. И добавил, — Уголки на рукава, увы, отменили.
Я поднялся. Сказал внезапно охрипшим голосом.
— Служу Советскому Союзу.
— Не садись еще пока, — придержал меня полковник.
Потом сам как-то вытянулся. Посуровел лицом.
— От имени и по поручению Верховного Совета СССР вручаю вам, капитан Фрейдсон, заслуженную вами награду за защиту московского неба от немецко-фашистских стервятников осенью сорок первого года — орден Красной звезды.
И протяну мне через стол эту картонную коробочку.
Пожал мне руку.
— Поздравляю вас с высокой правительственной наградой.
Я опять обязался служить Советскому Союзу.
— А вот звезду Героя вам будут вручать в Кремле. Когда? Скажут заранее. Можете садиться.
— Вот еще, — старший батальонный комиссар протянул мне два длинных железных ключа с бородками на медном кольце. — Ты перед вылетом всегда оставлял дежурному по аэродрому ключи от своей комнаты. Держи.
— И где она — моя комната? — спросил я тупо, до боли, зажав эти слегка тронутые ржавчиной ключи в кулаке.
— В Москве. На улице Радио. Совсем недалеко отсюда. Вот точный адрес. — Он передвинул ко мне по столешнице сложенный вчетверо листок, вырванный из школьной тетрадки в косую линейку.