Еврейское счастье военлета Фрейдсона
Шрифт:
При волшебном слове ''жилплощадь'' женская часть партсобрания нездорово оживилась. Но без излишней внешней аффектации.
Задали мне коммунисты еще десяток ''каверзных'' вопросов по Уставу и Программе партии. По текущему политическому моменту. И удовлетворенные отпустили. Тут я был подкован на ''ять'' — не зря в библиотеке торчал.
Проголосовали.
Единогласно — ''за''.
Но я бы сильно удивился, если бы забаллотировали свежего Героя Советского Союза.
Поздравили меня тепло с ''высокой честью''. В ответ я сказал положенные слова, которые
Товарищ Чирва поздравила меня и с доброй улыбкой уверила, что утверждение моей кандидатуры в ''верхней инстанции'' — политотделе Санупра московского гарнизона можно считать формальностью.
— Переходим к последнему вопросу нашей повестки — персональному делу коммуниста Ананидзе. Кто желает высказаться?
— Я, — поднял руку капитан ГБ Лоркиш, вставая.
Получив разрешение от председательствующего, большой особистский начальник заговорил хорошо поставленным проникновенным голосом, напирая на то, что нельзя рубить с плеча и прежде чем выносить персональное решение необходимо во всем тщательно разобраться…
— Вот если бы сам Ананидзе пользовался вашими рекомендациями, — перебивая его, подала голос с места медсестра Васильевна (я и не подозревал, что она член партии), — не было бы никакого персонального дела на него. А так пусть ответит за то, что натворил по строгому партийному спросу. Вы сами должны понимать, что по пустякам на уполномоченных Особого отдела персональные дела не открывают. Просто его неудачная и неуместная попытка ''сшить'' шпионское дело на Героя Советского Союза и коммуниста Фрейдсона стала последней каплей переполнившей чашу терпения у наших коммунистов. Особенно у коммунисток.
И тут женскую часть собрания просто прорвало. Заголосили все разом, обвиняя Ананидзе во всех смертных грехах.
Когда бабоньки хоть немного успокоились, точнее выдохлись, Ананидзе не нашел ничего лучшего, чем тушить огонь керосином.
— А что я могу поделать, если они сами мне на шею вешаются? — заявил этот мелкий живчик.
Лучше бы он промолчал. А так все затихли от неожиданности, глядя на оборзевшего особиста. Новый базар, который могло превратиться партсобрание, умело оборвала Васильевна. Встала и сказала то, о чем думали многие, но не решались сформулировать.
— Я предлагаю исключить Ананидзе из рядов нашей партии.
— С какой формулировкой? — спросил ее комиссар госпиталя.
— За дискредитацию высокого звания коммуниста, бытовое разложение и наплевательское отношение к своим служебным обязанностям. Занятый стряпанием липовых дел, он совсем запустил свою настоящую работу.
— Другие предложения будут? — тут же подорвался замполитрука. — Нет? Ставлю на голосование. Кто за предложение коммуниста Ивлевой Анастасии Васильевны?
Лес рук. В том числе и моя.
— Кто — против? Нет. Кто — воздержался? Двое. Итак, товарищи, подавляющим большинством наша партийная ячейка проголосовала за исключение товарища Ананидзе из партии. Прошу внести в протокол. Товарищ Ананидзе, сдайте партбилет. Вы больше не коммунист.
— Не сдам, потому как, решение вашего собрание не утверждено высшей инстанцией — парткомом Главсанупра. — гордо вскинулся чекист, обводя всех злыми глазками.
Тут из-за фикуса показалась аккуратная головка тети Гади.
— Сдайте партбилет. Потому, что утверждать это решение партсобрания будет не партийный комитет Главсанупра, в котором недостаток кворума, а Комиссия партийного контроля ЦК ВКП(б), потому как тут явное нарушение партийной этики. И ваш партбилет я сама передам товарищу Андрееву.
— Частное определение еще надо послать в вышестоящую инстанцию Особого отдела, — подал предложение интендант Шапиро.
Тут встал капитан госбезопасности. И на лице Ананидзе появилась надежда, но быстро поблёкла.
— Товарищи, нисколько не умаляя ваше решение, я хочу вас ознакомить с приказом начальника Управления Особых отделов товарища Абакумова о разжаловании политрука Ананидзе в рядовые бойцы НКВД и отправке его на фронт в истребительный батальон НКВД Управления охраны тыла Западного фронта. Пусть настоящих шпионов половит. Также разжалованы в рядовые бойцы НКВД сержанты госбезопасности Недолужко и Вашеняк. По выписки из госпиталя они также будут направлены на фронт. В стрелковую дивизию НКВД.
Я только головой покачал. О, мля… Уметь надо так переобуваться в прыжке. Причем, обувку новую заранее заготовить. Да… не захочешь, зауважаешь. Профи.
— Вы нам дадите копию такого приказа, — осторожно спросил комиссар Смирнов.
— Обязательно, товарищ полковой комиссар, — Лоркиш подошел к столу президиума, вынул два машинописных листа из полевой сумки и авторучкой при всех поставил на них сегодняшнее число и оставил их на столе. — Если вы не против, то я заберу Ананидзе с собой. Как раз у нас формируется маршевая рота для пополнения истребительных батальонов Западного фронта.
— Пусть сдаст партбилет, и забирайте, — сказал замполитрука, как председатель собрания.
Смирнов на него косо посмотрел, но ничего не возразил на это предложение.
— Все же есть на свете справедливость, — всхлипнула одна из медсестер.
— Партия всегда справедлива, — снова выглянула из-за фикуса тетя Гадя.
— Тихо, товарищи, — призвал замполитрука всех к порядку. — Товарищи Лоркиш и Ананидзе могут быть свободны. Ананидзе только после сдачи партбилета, — напомнил.
Смотрю, о Сонечке никто и не вспомнил, даже доктор Туровский, который вроде как друг ее семьи. А особисты уже собрались уходить.
— Товарищ Лоркиш, — стал я на костыли. Обращаться к Ананидзе я посчитал бесполезным. — Один вопрос: куда Ананидзе дел санитарку Островскую, которую он вынудил написать признание о том, что она по заданию иностранной разведки украла мой труп.
— Не понял? — поднял брови капитан госбезопасности.
Я четко по-военному доложил всю историю.
— Я разберусь, товарищ Фрейдсон, — лицо капитана госбезопасности стало наливаться раздражением, но он сдержался. — Напомните мне еще раз, как ее фамилия.