Европа от Карла Великого до Крестовых походов. Общество. Культура. Религия
Шрифт:
Наказание строго определено обычаем, по крайней мере в недворянских судах. Убийцу обезглавливают, вора вешают, душегубца сажают на кол и потом вешают. Женщин, вместо того чтобы вешать, зарывают живыми в землю. Если преступник умер, то казнят его труп, если бежал – его изображение. С самоубийцей поступают как с убийцей самого себя. Животное, которое убило человека, вешают или зарывают живым.
Кутюм. Средневековое общество не знает никакого другого правила, кроме кутюма (обычая). Оно плохо усваивает закон, установленный законодательной властью. В тех редких случаях, когда государь чувствовал необходимость изменить обычай, он делал это лишь после того, как созывал всю знать страны и спрашивал ее совета.
В разных странах кутюмы различны. «Во всем королевстве, – говорит Бомануар, – нельзя было
Они различны для дворян, горожан, духовных и крестьян; и это еще больше заставляет уважать кутюм, потому что он составляет частную собственность (привилегию) каждого класса. Он не изложен на бумаге: он основывается на прецедентах, сохраняющихся в памяти живых. Когда его хотят определить, то производят следствие и каждый излагает то, что на его памяти делали в аналогичных случаях. Для средневекового человека справедливое – то, что всегда делалось, – «добрый обычай»; несправедливое – новшество (nouvelle). Каждое поколение старается подражать предыдущему и прогрессирует только по незнанию или необходимости. Последствием этого уважения ко всему, что установлено, является наследственность, которая в Средние века простирается не только на собственность, но и на всякое приобретенное положение: сын естественно занимает место своего отца.
Рыцарская мораль. Нравы феодального рыцарства вносят в это общество, которое кутюм сделал неподвижным, беспрестанную смуту. Рыцарская мораль основывается на началах, расходящихся с кутюмом и противоречащих друг другу. Феодальная (вернее – вассальная) мораль предписывает рыцарю соблюдать клятву верности своим товарищам, своему сеньору и вассалу. Законом по преимуществу является верность; лоялен (loyal, legalis) тот, кто сохраняет верность; лояльность есть верность своему слову; честный человек (le preux, probus) – вместе и верен, и храбр. Между людьми, связанными верностью, не должно быть ссор; так и понимается дело в Chansons de gestes (например, в «Renaud de Montauban», где герой, будучи вынужден сражаться со своим сеньором, старается не причинить ему вреда, или в «Raoul de Cambrai», где Бернье остается верен своему сеньору Раулю, который поступил с ним дурно). По строгой логике, если возникает несогласие между вассалом и его сеньором или даже между вассалами одного и того же сеньора, они должны передать дело на решение сеньориального суда, составленного из пэров вассала; так говорят и теоретики феодального права, составившие Иерусалимские ассизы. Во имя верности вассал может заклинать (conjurer) сеньора оказать ему правосудие; сеньор может требовать (semondre) своего человека к себе на суд (venir faire droit). Творить суд сеньор предоставляет своим людям; он должен быть «уравновешенным весами для исполнения того, что решил суд». Таким образом, всякий дворянин может получить суд равных себе и обязан подчиняться их приговору.
Но, с другой стороны, идеал рыцаря – сильный и смелый воин, Карл Великий псевдотюрпиновской хроники, который «одним ударом меча разрубает воина на коне и в доспехах, от макушки донизу вместе с лошадью», который «без труда разгибает зараз четыре подковы», «поднимает до головы рыцаря в доспехах, стоящего на его руке», «съедает за обедом четверть барана, или двух кур, или гуся». Такой человек никогда не отступает и никого не боится. Поэтому он и дорожит своей репутацией: «Лучше умереть, чем быть названным трусом».
И чтобы не заслужить имени труса, рыцарь способен на всякое насилие. Его правило жизни – честь (слово новое, не знакомое древним), чувство, состоящее из гордости и тщеславия, руководящее дворянством Европы до конца XVIII столетия. Честь обязывает рыцаря не допускать ничего, что, по его мнению, кем-либо в мире может быть понято как отступление. На практике это чувство обращается в обязанность драться со всяким, кто оспаривает у него какое-нибудь право, на которое он претендует.
Таким образом, честь сталкивается с верностью, и феодальная мораль не разрешает этого противоречия. Оно служит завязкой действия во многих Chansons de gestes [51] , и в действительности не было недостатка в таких фактах, о каких сообщает нам [52] один документ XI в., написанный варварской латынью, из истории распрей между Гуго Лузиньяном и его сеньором Вильгельмом Аквитанским.
51
«Girard de Roussillon», «Garin le Loherain», «Raoul de Cambrai», «Renaud de Montauban».
52
Historiens de France, т. XI, c. 534 и след.
Феодальные государства. Феодальный порядок не устанавливал между жителями одной и той же страны ни одного из тех отношений, которые кажутся нам необходимыми для образования государства. Тогда не было ни государственного налога, ни государственной военной службы, ни государственных судов, а исключительно частные повинности, частная военная служба, частные суды (суд собственника, суд сеньора).
Общим правом была безусловная независимость всякого собственника, достаточно богатого для того, чтобы содержать себя самого и своих людей; а с тех пор как вассальная связь ослабла, феодальный сеньор сделался таким же сувереном, как и владелец аллода. В этом смысле говорили в XIII в.: «Всякий барон – суверен в своей баронии», и вот почему Франсуа Гизо определяет феодальный порядок как «смешение собственности с самодержавием». Точнее было бы сказать, что собственность становится на место самодержавия, которое вышло из употребления. Сеньория есть государство в миниатюре, со своим собственным войском, своим кутюмом, своим ban (приказ сеньора), своим судом, своей виселицей; люди, населяющие его, называют тех, которые живут за его пределами, forains (чужеземцы).
Во Франции, особенно в X в., таких самостоятельных государств было больше, чем в какой-либо другой стране. Их число не установлено, но оно без сомнения превышало 10 тысяч. Меньше была раздроблена Испания, где христиане оставались сгруппированными вокруг своих военных вождей; еще меньше – Германия, где король сохранил некоторую силу: здесь продолжало господствовать правило, что ban (право уголовного суда) не должен переходить в третьи руки, то есть ниже вассалов короля. Но по мере того как общество приобретало оседлость и становилось более цивилизованным, обособленность уменьшалась и начали складываться, даже во Франции, настоящие феодальные государства.
В каждой области был один сеньор, более могущественный, чем остальные, обычно потомок каролингского должностного лица, почти всегда облеченный должностным званием, обратившимся в титул (герцог или граф), но иногда лишенный всякого титула (как, например, sire de Bourbon, sire de Beaujeu). Он был первым лицом страны; он унаследовал или приобрел огромные поместья, которые давали ему княжеский доход и делали его господином нескольких тысяч держателей; почти вся территория находилась от него в феодальной зависимости, потому что остальные сеньоры рано или поздно признавали себя его вассалами; таким образом, почти все дворяне округа были его вассалами.
К этим правам собственника и сеньора присоединялись права, не стоявшие в связи с феодализмом, – господство над древними городами, доставлявшее ему доход и милицию, покровительство церкви, и часто государственные права (регалия, чеканка монеты, подать с евреев, рек, кладов). Его двор был объединяющим центром всей страны: там давались рыцарские празднества, там находился высший суд, который в некоторых провинциях обратился в парламент, там была отчетная палата, сделавшаяся Счетной камерой, там происходило собрание нотаблей, превратившееся в Генеральные штаты.
Размеры этих территорий были очень различны, смотря по географическим условиям и могуществу главного сеньора. Они не были утверждены и беспрестанно изменялись, увеличиваясь путем завоеваний, браков и наследств, уменьшаясь благодаря дележам. Некоторые из этих территорий исчезли (герцогство Гасконское, графство Вермандуа), другие возникали (Артуа). В общем, они скорее увеличивались. Главные сеньоры в конце концов (около XII в.) установили, чтобы их поместье, как и титул, впредь не делилось между детьми и целиком переходило к старшему. С этих пор образование феодальных государств может считаться почти законченным и границы провинций – упроченными.