Европейцы
Шрифт:
– Но она ясно сказала, что хочет приехать, – возразил мистер Уэнтуорт.
– Это простая любезность, – настаивала Гертруда.
– Да, она очень любезна… очень, – сказал мистер Уэнтуорт.
– Чересчур любезна, – заявил его сын свойственным ему добродушно-ворчливым тоном, который вообще-то говорил всего лишь о желании понасмешничать. – Прямо не знаешь, куда и деться.
– Зато вас, сэр, в излишней любезности упрекнуть нельзя, – сказала Лиззи Эктон с обычным своим смешком.
– Ну, поощрять ее я не намерен, –
– А хоть бы и намерены, мне-то что до этого! – вскричала Лиззи Эктон.
– Она не о тебе будет думать, Клиффорд, – сказала Гертруда убежденно.
– Да уж надеюсь! – воскликнул Клиффорд.
– Она будет думать о Роберте, – продолжала Гертруда тем же тоном.
Роберт Эктон начал краснеть, хотя, казалось бы, у него не было на это никаких причин, поскольку все обернулись к Гертруде – по крайней мере все, кроме Лиззи, которая, склонив набок хорошенькую головку, глядела с пристальным вниманием на брата.
– Зачем же приписывать другим задние мысли, Гертруда? – сказал мистер Уэнтуорт.
– Я никому ничего не приписываю, папа, – сказала Гертруда. – Просто я говорю, что думать она будет о Роберте, вот увидите.
– Гертруда судит по себе, – воскликнул Эктон, смеясь. – Правда ведь, Гертруда? Ну, разумеется, баронесса будет думать обо мне. Она будет думать обо мне с утра и до вечера.
– Ей будет очень хорошо у нас, – сказала не без некоторой естественной для хозяйки дома гордости Шарлотта. – Мы предоставим ей большую северо-восточную комнату. И французскую кровать, – добавила она, памятуя все время о том, что гостья их иностранка.
– Ей там не понравится, – сказала Гертруда. – Даже если ты пришпилишь по десять салфеточек к каждому креслу.
– Почему же, дорогая? – спросила Шарлотта, расслышав иронические нотки, но нисколько на это не обидевшись.
Гертруда давно уже встала с места; она ходила по комнате и ее надетое в честь баронессы тяжелого шелка платье шуршало, прикасаясь к ковру.
– Не знаю, – ответила она. – Думаю, ей нужно что-то более уединенное.
– Если ей нужно уединение, пусть сидит у себя в комнате, – заметила Лиззи Эктон.
Гертруда приостановилась и посмотрела на нее.
– Это не доставит ей удовольствия, а ей захочется сочетать уединение с удовольствием.
Роберт Эктон снова рассмеялся.
– Ну и мысли у вас, моя дорогая кузина!
Шарлотта не сводила серьезных глаз с сестры; она не могла понять, откуда взялись у Гертруды такие странные представления. Мистер Уэнтуорт тоже наблюдал за младшей дочерью.
– Не знаю, какой она привыкла вести образ жизни, – сказал он, – но готов утверждать, что у нее не могло быть дома более безупречного, с более благоприятной обстановкой, чем этот.
Гертруда стояла и смотрела на них.
– Она жена принца, – сказала она.
– Здесь все мы принцы, – сказал мистер Уэнтуорт. – И, насколько мне известно, никто поблизости не сдает внаймы дворца.
– Кузен Уильям, – вступил в разговор Роберт Эктон, – хотите сделать благородный жест? Предоставьте им в дар на три месяца ваш маленький домик напротив.
– Не слишком ли ты щедр за чужой счет? – вскричала его сестра.
– Роберт не менее щедр и за свой счет, – проговорил невозмутимо мистер Уэнтуорт, глядя в холодном раздумье на своего родственника.
– Гертруда, – продолжала Лиззи, – а мне-то казалось, что новая родня пришлась тебе по душе.
– Кто именно? – спросила Гертруда.
– Да уж, конечно, не баронесса, – ответила Лиззи со своим смешком. – Я думала, ты намерена видеться с ним почаще.
– С Феликсом? Я надеюсь очень часто с ним видеться, – сказала Гертруда просто.
– Тогда почему же ты хочешь держать его подальше от себя?
Гертруда взглянула на Лиззи и отвела глаза.
– Лиззи, а вы хотели бы, чтобы я жил в одном доме с вами? – спросил Клиффорд.
– Ни за что на свете. Ненавижу вас! – ответила юная леди.
– Папа, – проговорила Гертруда, останавливаясь перед мистером Уэнтуортом и обращаясь к нему с улыбкой, которая казалась особенно милой еще и оттого, что была редкостью, – пожалуйста, пусть они поселятся в маленьком домике напротив. Это было бы так чудесно!
Роберт Эктон внимательно смотрел на нее.
– Гертруда права, – сказал он. – Гертруда – самая умная девушка на свете. Если и мне позволено высказать свое мнение, я очень рекомендовал бы поселить их именно там.
– Но северо-восточная комната куда красивее! – настаивала Шарлотта.
– Она сама наведет красоту, предоставьте это ей, – воскликнул Роберт Эктон.
В ответ на его похвалы Гертруда, бросив на него взгляд, покраснела: можно было подумать, что не он, а кто-то другой, не так близко знакомый, похвалил ее.
– Она сама наведет красоту, увидите! Как это будет интересно! Мы сможем ходить к ним в гости. Это будет иностранный дом.
– Так ли уж нужен нам здесь иностранный дом? – спросил мистер Уэнтуорт. – Вы убеждены, что нам желательно завести иностранный дом… в наших тихих краях?
– Послушать вас, – смеясь, сказал Эктон, – так можно вообразить, что бедная баронесса решила открыть здесь питейное заведение или рулетку.
– Это было бы так чудесно! – снова сказала Гертруда, опираясь рукой на спинку кресла, в котором сидел ее отец.
– Если бы она открыла рулетку? – спросила с величайшей серьезностью Шарлотта.
Гертруда секунду смотрела на нее, потом спокойно сказала:
– Да, Шарлотта.
– Гертруда стала много себе позволять, – раздалось юношески-насмешливое ворчание Клиффорда Уэнтуорта. – Вот что бывает, когда поведешься с иностранцами.