Европейская новелла Возрождения
Шрифт:
— Гляди, друг, доверяй только добрым людям и пуще всего береги свои уши, а ежели одолеет тебя нужда, возвращайся в мою убогую хижину. Добрым своим именем клянусь, я тебя в беде не оставлю, хотя сам беден.
Слыша такие сердечные слова, Аполлоний обнял рыбака, поблагодарил за добрый совет и простился с ним, а когда вошел в город, то увидал глашатая, который громко выкликал:
— Эй, люди! Слушайте меня, все чужестранцы, кто в службе проворен и во всяких упражнениях да играх искусен! Собирайтесь поскорей у королевских бань, ибо король нынче изволит мыться!
Аполлоний, прибавив шагу, направился следом за глашатаем, вошел в бани и там, присмотревшись к ухваткам банщика, принялся весьма ловко и проворно ему помогать. Банщик видит — человек услужливый, с виду приятный,
— Эй, злосчастный Мореход, подсоби-ка мне!
Вот король помылся, а по обычаю той земли особ королевского рода натирали после мытья всякими маслами да благовониями. Аполлоний попросил банщика дозволить ему исполнить эту работу. Тот согласился, и Аполлоний сделал все так ловко и умело, что король остался весьма доволен.
Помывшись, король и все его рыцари [315] расположились на большом, высоко огороженном ристалище, и король повелел, чтобы созванные глашатаем чужестранцы явились пред его очи; желая позабавиться, как то было у него в обычае, он назначил в награду четыре дорогих самоцвета для тех, кто окажется искусней в прыжках, танцах, борьбе и метании палок. Все испытали свои силы в этих четырех упражнениях, но никто не превзошел Аполлония, и король приказал вручить ему все четыре награды. Возвратившись во дворец, где были накрыты столы для ужина, король, беседуя со своими рыцарями, молвил:
315
…и все его рыцари… — Пережитки средневекового анахронистического представления о извечности существовавших порядков.
Н. Балашов
— Клянусь вам честью, друзья мои, этот человек, что нынче мыл меня в бане, так угодил мне, как за всю мою жизнь пи один из слуг моих, да и на ристалище силу и ловкость он выказал отменные. Не знает ли часом кто из вас, какого он роду-племени и как его имя?
Королю ответили, что знают о нем только одно, — зовут его Мореход.
— Так приведите ко мне этого Морехода, — молвил король. Пошли, привели Аполлония во дворец, но только предстать перед королем он ни за что не хотел, стыдясь своей убогой одежды. Королю тотчас об этом доложили, и он приказал дать Аполлонию богатое платье. Когда Аполлоний явился к королю и приветствовал его с подобающим почтением, король усадил его за стол супротив своего стола и велел подносить ему те же яства, какие сам ел. Глядя на драгоценную золотую и серебряную посуду на королевском столе, Аполлоний сидел с печальным лицом.
— Посмотрите на этого Морехода, — сказал королю дворецкий, — ишь с какой завистью глядит он на золото и серебро вашего величества.
— Очень неправильно ты судишь, — отвечал король на такие неразумные слова, — скорее всего причина его печали в том, что он когда-то сам жил в довольстве, как то показывает величавая его наружность.
Ужин закончился, убрали скатерти, и король, пригласив Аполлония за свой стол, попросил его открыть свое имя и звание. На что Аполлоний с глубоким вздохом отвечал:
Знай, меня забыл весь мир, Что когда-то меня славил. Имя в море я оставил, Сан и славу в граде Тир.— Право, друг, — сказал король, — что-то я не возьму в толк, не скажешь ли поясней?
Но тут в залу вошла королевна Сильвания, дочь короля, редкостная красавица, а как в той земле было заведено обычаем целовать в лицо короля, а потом тех, кто сидит с ним рядом, подошла она поцеловать и Аполлония; видит, человек ей незнакомый, сидит сильно опечаленный.
— Отец мой и государь, — сказала она королю, — узнайте, ежели возможно, кто этот молодой чужестранец, которого вы приняли с таким почетом, и почему он такой грустный.
— О сладчайшая и любезнейшая дочь моя, знай, что этого юношу зовут Мореход; нынче он славно послужил мне в банях, и я за то пригласил его на ужин. Прошу тебя, присядь с нами и, чтобы развеселить его, спой и сыграй на своей кифаре. Сильвания охотно повиновалась отцу и запела:
СОНЕТ
Не укоряй Фортуну непрестанно [316] , Когда высок ты духом, Мореход! Ведь град ее ударов иль щедрот Не сыплется на смертных постоянно. То вознесет, то сокрушит нежданно, Ее причуд причину кто поймет? Глупец один тягаться с ней дерзнет, Права иль нет, доискиваться странно. Но с жалобой одной ты мог бы в суд Пойти, и, верь, законным иск сочтут. Фортуну ты спроси с веселым ликом И, как мудрец, в смирении великом: Зачем давно не оказался тут, Где счастие и мир скитальца ждут!316
Не укоряй Фортуну непрестанно… — Сонет во многом выражает основную мысль рассказов такого типа. Надо учитывать, что по-испански прозвище Аполлония выразительнее: не Мореход, а «потерпевший кораблекрушение» («Науфрахьо»).
Н. Балашов
Когда Сильвания кончила петь и играть, все выразили восторг и восхищение ее изящным и искусным пением и игрою, только Аполлоний не промолвил ни единого слова ей в похвалу, и король ему сказал:
— Что это значит, Мореход? Не понимаю тебя — все в один голос хвалят пение и игру моей дочери, а ты своим молчанием как будто ее осуждаешь?
— Великодушный король, — отвечал Аполлоний, — раз ты вынуждаешь меня сказать, что я думаю, изволь: дочь твоя сделала в искусстве музыки только первые шаги, но совершенства еще не достигла.
— Тогда, Мореход, — сказал король, — прошу тебя из любви ко мне, возьми кифару в свои руки и сыграй, чтобы все мы насладились тем совершенством, о котором ты говоришь.
Хотя и против воли, повиновался Аполлоний приказу короля и пропел под звуки кифары ответ на песню королевны Сильвании в таких словах:
ОКТАВА
О дева милая, сулит твой нежный взгляд И милость, и любовь, и к горю состраданье, Печальна ты моей печалью, и стократ При взгляде на тебя сильней мое терзанье. Пусть радости лучи вновь лик твой озарят, Ведь мне лишь одному природа в наказанье Сплела в созвездии, лиющем грозный свет, Утраты, беды, скорбь — удел мой с юных лет.Вот закончил Аполлоний играть и петь; изящество и нежность его музыки, остроумие и непринужденность стихов, которые он столь кстати пропел в ответ, поразили и восхитили короля и рыцарей, но всего более — королевну Сильванию, покорив и пленив ее сердце.
— Дражайший и любимый государь мой и отец, — молвила она, — ежели ты, как говорил не раз, желаешь осчастливить меня милостью своей и исполнить любую мою просьбу, прошу тебя теперь явить свою доброту и дать мне этого Морехода в учители, дабы я переняла его совершенство в игре и пении.