Евтушенко: Love story
Шрифт:
— Если бы я задал вам вопрос: кто были самые великие пять писателей за всю историю мировой литературы?
Сабатье ответил, не задумываясь:
— Гомер, Данте, Рабле, Уитмен, Толстой».
Стихов у Евтушенко в этом 1981 году было не слишком много, если говорить, разумеется, о его обычной продуктивности. Но год получился насыщенным.
Кинодокументалисты Восточно-Сибирской студии кинохроники выпустили киноочерк «Поэт со станции Зима». В Челябинске вышел библиографический указатель Ю. Нехорошева и А. Шитова по творчеству
Его захлестнули кино- и фотоинтересы. И — газета. Евтушенко не гнушается рутинными журналистскими — отнюдь не в рифму — жанрами. «Литературка» в номере от 5 августа дает полосную статью Евтушенко «Не старайтесь стать священником… (В гостях у Грэма Грина)».
«Надо было, наверно, прожить долгую, почти 80-летнюю жизнь, чтобы написать о своей памяти так: “Память — как длинная прерванная ночь. Когда я пишу, я все время словно бы пробуждаюсь ото сна в надежде, что вот-вот схвачу образ, который потянет за собой целый, непрерванный сон. Но фрагменты сна остаются фрагментами, а цельная, случившаяся во сне история ускользает…”
…я, по его любезному согласию дать интервью для ЛГ, прилетел в городок на юге Франции — Антиб, где сейчас живет и работает Грэм Грин… Была суббота.
…Грин вовсе не выглядел на свои 76 лет.
…Он живет один в крошечной двухкомнатной квартирке с балконом, выходящим к морю. В квартире — ничего лишнего. Я заметил только одну картину — кисти его друга, кубинского художника Рене Портокарреро. Грин работает каждый день. Пишет в день, как он сам сказал, не больше трехсот слов. Может показаться, что это мало, но почти каждый год получается новая книга.
“Я бросил поэзию, потому что понял, что я плохой поэт и никогда не стану хорошим”. Я вздохнул.
“Писатель пишет не для того, чтобы помочь человечеству, а для того, чтобы помочь себе самому”.
“…никто еще не заменил ушедших Одена и Элиота”.
Я спросил:
— Опасно ли для писателя ощущение собственного величия, даже если оно не мнимое?
— Думаю, да.
— Какие писатели мира интересуют вас сегодня?
— Латиноамериканские. Недавно ушедший кубинец Алехо Карпентьер, Борхес, Маркес…»
Заметим, Евтушенко не оспаривает гриновскую мысль о писании для помощи самому себе, хотя сам-то как раз хлопочет о человечестве. Характерно общее в Европе — да и у нас в России — увлечение литературной Южной Америкой. В будущем судьба близко сведет его с Маркесом. Он приведет его на могилу Пастернака, хотя знаменитый колумбиец поначалу почему-то не очень захочет этого.
Восьмого января 1982 года «Литературная Россия» помещает информацию:
В сентябре прошлого года в Италии проходил массовый марш мира «Перуджа — Ассизи» за запрещение нейтронного оружия, против размещения на континенте, в том числе и в Италии, американских ядерных ракет средней дальности. Среди участников марша был известный советский поэт Евгений Евтушенко. Там, на Апеннинском полуострове, родились первые наброски поэмы «Мама и нейтронная бомба». На вечере поэта, который прошел на днях в Концертном зале им. Чайковского, состоялась премьера — первое публичное чтение автором поэмы.
Не напрасно поэт Евтушенко почти молчал два года (условно, конечно). Новая поэма, да и большая, оказалась абсолютной удачей. Форма — свободный стих, всё держится на ритме. Кроме того, в новую поэму фрагментами входит немало прозы как таковой.
А что же с матушкой-рифмой? Можно сказать — джентльменское соглашение: он дал ей отдохнуть. Не впервой. «Снег в Токио» и «Голубь в Сантьяго» тоже обошлись без рифмовки.
Пожалуй, в поэме «Мама и нейтронная бомба» впервые его адресат — совсем молодой народ:
Напомню и вам, подростки семидесятых, меняющие воспаленно значок «Роллинг стоунз» на «АББА» и «АББА» на «Элтон Джон»: МОПР — Международная организация помощи борцам революции. …………………………………… Мамина внучка, дочка моей сестры, пятнадцатилетняя Маша с мозолями на подушечках пальцев от фортепианных гамм, на майке, уже приподнимающейся в двух отведенных природой для приподниманья местах, носит значок «Иисус Христос суперстар», но этот значок не из маминого киоска.Мамин киоск — особь статья, целый мир, он уже известен всей Москве, а после поэмы — всему миру. Там у нее сочетаются журналы «Америка» и «Здоровье» и есть возможность приобретения послезавтрашнихгазет. Из гущи земных — и даже приземленных — реалий, таких как дружба мамы с мясником, зеленщиком или молочником, — не должно бы вырастать абстракций планетарного масштаба, однако путь поэмы прихотлив, и от Рижского вокзала или русской избы (там деревенская старуха молилась на икону) не так уж далеко до Италии.
Но недавно в итальянском городке Перуджа, в совсем непохожей на избу муниципальной галерее я увидел особенного Христа, из которого будто бы вынули кости… Без малейшего намека на плоть или дух, Христос беспомощно, вяло свисал, верней, свисала его оболочка, лишенная тела, с плеча усталого ученика, как будто боксерское полотенце или словно большая тряпичная кукла, из которой кукольник вынул руку…