Эй, прячьтесь!
Шрифт:
Спал Гедрюс, тихонько посапывала Расяле, даже Кудлатик, пуская слюну, дремал у конуры, и никто, кроме кур, которые чуть не умерли со страху, не увидел, как во двор опустился Ворон. По его растопыренным иссиня-черным крыльям на землю сползли два пассажира: Дилидон и Мудрик с толстой книгой под мышкой.
– Ух! – перевел дух Мудрик. – Признаюсь, мне было страшновато…
– Надо было обеими руками держаться! – наставительно сказал Дилидон.
– Спасибо за совет! Я обеими руками держал свою книгу.
В последние дни ученый не расставался с
Мудрик, конечно, не терял бы времени на полеты, но он знал, что вот-вот начнутся дожди, и искал удобный уголок, где бы можно было засесть за книгу.
– Вот, – показал Дилидон улей. – Пустой. Наскребешь воска, сделаешь свечу – чем не читальня?
– Посмотрим! – сказал Мудрик, направляясь к улью.
А Ворон потопал пешком к Гедрюсу, встал в тени яблони и, склонив голову набок, уставился на спящего мальчика. Ворон сразу почуял, что именно снится Гедрюсу, но по своей неразговорчивости только вздохнул и улетел в лес.
Дилидон сорвал травинку, подошел к Гедрюсу и пощекотал ему ухо. Гедрюс, не просыпаясь, хлопнул по щеке рукой, отпугивая муху, и тут же подумал: «Уж, верно, Расялины шутки!..» И, не открывая глаз, сказал:
– Чеши отсюда… Знаю, кто это!
– Гедрюкас! – негромко позвал его Дилидон. Гедрюс вскочил. «Вот удача и вот незадача! Есть гном, но нету шапки!»
– Что с тобой? – спросил гном. Он понял, что Гедрюс задумал неладное.
– Приснилось что-то, – ответил тот. – Я и сейчас не верю, неужели это ты?
– Я… – ответил гном. – И Мудрик здесь, только он занят. Послушай, – Дилидон подошел к нему еще поближе, – ты не можешь сегодня, когда стемнеет, незаметно выйти из дому?
– Могу, – ответил Гедрюс. – Через окно чулана. Как только Расяле заснет – могу уйти и вернуться, когда захочу.
Узнав, что ему придется вечером делать, Гедрюс собрался с духом и спросил: может, гномы могли бы, если не все, то хоть некоторые – показаться Януте, двоюродной сестре Микаса-Разбойника? Она очень красивая, добрая и вообще совсем другая…
– Не знаю, – поморщившись, ответил Дилидон. – Мы сейчас очень заняты, и пока не посоветуемся… Просто не знаю, – повторил он.
Тут из улья вылез пропахший воском Мудрик и весело воскликнул:
– Чудесно! Даже окошко есть. Я там и свою книгу оставил.
И сдержанно кивнул – поздоровался с Гедрюсом. Тот тоже кивнул и потупился: побоялся, как бы гномы не поняли по глазам, что он задумал…
Расяле днем выспалась и вечером так развеселилась, что стала рассказывать, как ее доктора просвечивали, как гипсовали ногу да как медсестра хвалила ее за терпение… Гедрюс рассердился и строго потребовал, чтобы Расяле спала. Она притихла и только шепотом разговаривала сама
Через час, когда Расяле затихла, он осторожно спустил вторую ногу, встал… А тут, как на грех, завизжали половицы, настланные после пожара… Замирая на месте от каждого звука, Гедрюс тихонько оделся, на коленях переполз через скрипучую кровать и, даже вспотев от напряжения, выскочил в окно – прямо в палисадник, где уже играл на все голоса ночной оркестр кузнечиков.
У хлева приветливо тявкнул Кудлатик, Гедрюс цыкнул на него и пустился бегом в сторону хутора Микаса-Разбойника.
«Хорошо, что у них собаки нет!» – запыхавшись, подумал полуночник. Светила полная луна, и было хорошо идти мимо дымящегося теплого озера. А дорога упорно сворачивала в черный лес, и Гедрюсу стало жутковато. Он вытащил фонарик, но батарейки уже почти сели, и лампочка едва мерцала, словно сигарета на ветру. Гедрюс пожалел, что не взял сестрин костыль. В темноте его не отличишь от ружья.
«Ладно, – успокаивал он себя. – Лес скоро кончится. Надо поберечь батарейку». И сунул фонарик за пазуху – говорят, от тепла он подзаряжается…
И вот Гедрюс уже на хуторе Микаса. В избе еще светится окно. Слышна музыка. Родители Микаса, видно, еще смотрят телевизор. Надо спешить – перед тем как лечь, им еще вздумается обойти хутор. Услышат крики утят, прибегут в сарай и вместо лисы застанут Гедрюса… Что он им тогда скажет?
Прислонившись к стене хлева, Гедрюс минуту колебался, закончить всю операцию сейчас или обождать, пока в избе не погасят свет и не пойдут спать. Но перед сном они, конечно, выключат телевизор. Значит, пока слышна музыка, Гедрюс может смело действовать. А если она замолкнет, придется где-то спрятаться и переждать.
Двери сарая были приперты палками, а внизу лежали тяжелые поленья – через такие заграждения не проник бы даже хорек…
Гедрюс осторожно отодвинул поленья и открыл малую дверцу. Остро пахло лисой, а Хромуша по-индюшачьи крикнула:
– Кто тут бродит? Кому тут чего надо?
– Свои, свои, – успокоил ее Гедрюс и посветил фонариком.
Утятам этой ночью опасность не грозила: их посадили в ящик, которым Джим недавно поймал голубя. На ящик положили доски, а поверх досок устроилась Хромуша. Кот Черныш, думали люди, ее не осилит.
Ночной гость направил луч на клетку с лисятами. Здесь все было по-прежнему, оставалось лишь выдернуть деревянную затычку и распахнуть дверцу. Об этом его и просил Дилидон.
И тут Гедрюс услышал треск. Кто-то задел за доску, которой была приперта большая дверь сеновала. Гедрюс присел в углу, нашарил охапку сена, набросил ее себе на голову и замер.
На сеновал бесшумно проник кто-то.
– Это еще кто?! – снова громко закулдыкала индюшка.
– Тише, глупышка… – услышал Гедрюс голос Януте. Он по-прежнему сидел на корточках и не шевелился.