Эй, Всевышний! Я в третий раз ребенок?! Том I
Шрифт:
Холод и боль. Боль и холод. Таково чувство потери, вызванное Палачом? Мог ли я выиграть тогда, не прибегая к его использованию? Мог, если бы меня вели не эмоции, а в голове не было бы сторонних мыслей. Да, это — моя слабость. Единственная, но такая большая. Потерять память о человеке, который мне явно понравился и есть то, чего я так боялся.
То, чего больше всего будет бояться любой условно-бессмертный.
И срок в один короткий вечер ничего не значит, ибо я уж точно не помню тысячи и тысячи людей и не только, повстречавшихся мне за сотню с лишком лет жизни. Просто они забылись естественным путём, и ничего для меня не значили.
Случайность — или насмешка?
Ветер свистел в ушах, а крылья послушно несли меня вперёд, вдоль русла реки, на изгибе которой стоит Рокстоун. В какой-то момент смазывающиеся где-то далеко внизу поля, с которых уже давно собрали урожай, сменились лесом, и я пошёл на снижение. Позади никого не было, а с земли меня будет практически невозможно отыскать.
То, что нужно, чтобы побыть одному и разобраться в себе.
Едва мои ноги коснулись земли, как в ушах раздался перезвон, а перед глазами высветилась табличка, сообщающая о повышении уровня умения [Магии] до продвинутого ранга. Открылась обширная библиотека знаний, к которой я так стремился… И где, спрашивается, радость? Где она, а? А нету! Потому что я — клинический идиот, а клиника, как известно, не лечится!
Почему, ну почему я, столетний, что б меня, кретин, не научился нормальной боевой магии продвинутого ранга? Почему решил, что мой огрызок системы не повысит навык после того, как я освою что-то следующего ранга? Вот он, продвинутый уровень при том, что не далее как неделю назад он был сорок вторым начальным, а не пятидесятым, как якобы требуется!
Всё изменилось бы, окажись я капельку даже не умнее, а прозорливее и серьёзнее. Мог додуматься до того, что вся эта нелепица — всего лишь следствие того, что мою систему буквально кастрировали всесторонне, и изначально она не отражала способности пользователя, а наделяла его ими? Что пользователи оригинальной системы сами по себе ничего не умели и ничему не учились, слепо полагаясь на силу извне? Мог.
Так что если кого сейчас и винить, то самого себя, а не отдавших свои жизни или получивших серьезные ранения во время честного несения службы охранников. Для того, чтобы изолировать меня от остальных иллити, не один десяток ассасинов должен был понадобиться, а это значит, что потеряли мы в тот вечер многих. Те, кто привлёк к нападению ненавидящих демонов людей, могли использовать их исключительно в качестве отвлекающего фактора.
Да много чего могло произойти, сиди теперь, гадай…
Без особых надежд попытался найти какой-то навык, связанный с памятью, но ничего, что в перспективе могло бы мне помочь, не обнаружил. Увы, но система тут не выступает в качестве всесильного инструмента. Просто библиотека, обширная, но не абсолютная. В этом мире нет, например, автоматической винтовки — нет и соответствующего навыка, который позволил бы её сварганить и научиться отменно стрелять.
Вдох, выдох. Успокоиться мне это не поможет, но хотя бы грудь перестанет болеть от того, что я уже минуты две как не дышу, просто забыв об этой насущной необходимости из-за чрезмерного погружения в дебри памяти.
И попытки вспомнить… Пока их стоит отложить. Вынести урок. Не смириться, а начать целенаправленно копать в этом направлении. И когда-нибудь, пусть хоть и под самый конец жизни, но вспомнить всё. И мою первую,
Ведь сухие факты, теплящиеся в памяти, ничто по сравнению с переживаемыми человеком чувствами, выстраивающими его личность и характер.
Придя к такому умозаключению, я опустил веки — и, сам того не заметив, уснул, устроившись под деревом на пологом берегу могучей реки, чьи воды одним лишь своим шумом могли успокоить и привести человека в чувство…
Часть II.
Домой я возвращался в препоганейшем настроении, искренне надеясь на то, что уж родители-то не будут доставать меня чрезмерными расспросами. Я был готов сорваться в любой момент, и потому в какой-то момент подумывал даже о том, чтобы остаться в лесу.
Но понимание того, что за меня будут волноваться, пересилило столь эгоистичное желание, приведя бедолагу с амнезией к порогу родного дома.
Стучаться я не стал, молча открыв дверь и замерев в прихожей: голоса родителей я не узнать не мог, но третий, женский, мягкий и певучий, мне был… незнаком? Так уж и совсем? А если копнуть, попытаться вспомнить? Хоть что-то, игнорируя боль?..
Прислушался к себе, но так и не смог отыскать даже намёка на нужное воспоминание.
— Золан, не стой в дверях, проходи.
Мама, естественно, ощутила, что я вошёл в дом, так что притворяться ветошью изначально не было смысла. Смешно, но со стороны моё поведение должно выглядеть совершенно по-детски. Да и вряд ли что родители, что дедушка сумеют оценить все масштабы проблемы. Для них я просто ребёнок-вундеркинд, что не будет слишком уж долго беспокоиться по поводу одного забытого человека, в их глазах — почти незнакомца. Познакомится заново и всего делов.
Вот только ужасен тут сам факт того, что какие-то драные глаза могут МЕНЯ лишить части памяти! Неприкосновенной! Того единственного, что я таскал вместе с душой!
Собравшись с духом и выдохнув, я унял бьющую все конечности дрожь и уверенно вошёл в гостиную, сразу сосредоточив внимание на гостье. И первыми в глаза бросились, что понятно, длинные, светлые вьющиеся волосы, обрамляющие аккуратное, почти детское лицо с большими бордовыми глазами, тонкой линией губ и изящным носиком. Воротник белоснежной блузки открывал изящную шейку девушки, а фасон выгодно подчёркивал открытые плечи и грудь второго размера.
Посмотришь так — красавица, каких поискать.
Но противоположный пол я сужу не только по внешности.
— Кхм-кхм. — Отец прервал затянувшееся молчание вежливым покашливанием. — Зол, как себя чувствуешь?
— Цензурно отвечать обязательно? — Мама поджала губы, а отец — серьезно кивнул. — Тогда я промолчу.
— Золан… Твой дедушка всё мне рассказал. О даре и проклятье, и о том, что ты забыл тот день. — Значит, это всё-таки Залия Лосс. Заметно старше, чем я, но это только подчёркивает тот факт, что я что-то в ней разглядел. И что утраченное было для меня важно. Да и то, что я, думая о ней как о человеке, чей век крайне короток, несмотря на свою неприязнь к любого рода потерям продолжил близкое общение, говорит о многом. — Что бы ты себе не выдумывал, но то, что произошло, никак не повлияет на наши отношения. Я-то всё помню, и, если хочешь, могу всё пересказать… Если ты, конечно, хочешь продолжать нашу дружбу.