Эй, вы, евреи, мацу купили?
Шрифт:
– Неплохого выбрали себе старосту евреи, – захохотал Ермак.
– Его не выбирают, его назначила моя контора.
– Нууу… – протянул Ермак, – тогда он просто воин божий.
На следующей неделе о габае только и говорили. Его видели в поликлинике, в школе, на комбинате бытовых услуг, на вагоно-ремонтном заводе и в депо, на хлебопекарне и в гастрономе, – короче всюду. К пятнице все евреи на ушах стояли. Конец света, Армагеддон. Этот великий ужас всеобщего уничтожения даст им силы бежать в Израиль или на Север, куда глаза глядят. Каждого работающего еврея вызывали
– Это уже третья эвакуация, – сказал закройщик Гриша Брод, запихивая в авоську нижнее белье и сухари.
– Кто тебе сказал? – кричала близорукая Вера.
– Объясняю, – сказал Гриша Брод, – для тупых и новорожденных: габай в отделе кадров.
По улице уже прошли на площадь Буксбаум, Калеко, Фалькнеры.
– Опоздаем, – Гриша Брод размахивал авоськой.
– Пока я Фимочку не покормлю, я никуда не иду, – кричала Вера.
– Опоздаем!
– Идиот! На тот свет поезд ходит без опоздания!
Гвалт и у соседей.
– Белла! – звал поляк Сеня.
– Я собираю маму, скотина!
– Мама, вы готовы? – кричал он на ухо девяностолетней Блюме.
– Дурак, – не унималась Белла.
– Дурак, – засмеялась теща.
– Мама, вы готовы!!!
– Первая эвакуация была от Бога, – причитала Белла, – вторая от черта, третья – от людей, от нашего ненормального габая.
Что за хрень! Она то откуда знает про эвакуацию?
Один за другим пришли к семи вечера на старую площадь двести семей. Из окон жилых и административных зданий евреев хорошо видно, как они молча стояли на площади, как звери в загоне. Хорошо видно и тех, кто по углам пространства контролировал ситуацию. Неподалеку стояли пустые автобусы.
– Заходьтэ у автобусы! – раздалась команда.
– Третью эвакуацию я не переживу!
– Мама, это война? – дергал мальчик молодую женщину.
– Заткнись!
– У вас есть вызов из Израиля? – спрашивал габай всех подряд.
Может быть, ради этого только их и собрали вместе.
Автобусы обогнули центральную часть города, миновали железнодорожную станцию, и очень скоро остановились за городом: справа незасеянное поле, слева еврейское кладбище, на краю которого был виден склеп Тверского цадика. На поле в багровых лучах заката стояли бородатые люди в черных шляпах и черных костюмах.
– Граждане евреи Чернобыля, – объявил габай, – с нами вместе хотят встретить субботу святые старцы, наши соплеменники, ученики святого Тверского цадика. Святые паломники из Америки и Европы. Давайте помолимся у могилы Тверского цадика, чтобы была легкой дорога в Израиль! Ну, все, будь ласка!
Габай подошел к паломникам, и повторил:
– Будь ласка!
Леха, доди, ликрат кала –запели паломники, высоко задирая.
И пейсы и бороды будто поднялись
– Борис, – одергивали они габая, – а тоби шо за корысть?
– Кому пришлют вызов у Израиль? – переспросил габай. – Кому пришлют, тому вышлют шубу, джинсы, кофточки, и мне что-нибудь перепадет!
– Придурок!
Чернобыльцы опомниться не успели, как паломники уже пели завершающую молитву:
Адон олам, ашер малах,Бетерим кол, ецир нивра…Долгие проводы
Июнь 1977 г.
Есть РАЗРЕШЕНИЕ. Нет сна. Лев Фалькнер пытался запомнить послания-завещания к родным в Израиль друзей-отказников. Словно раввин, он их выслушивал. Поди теперь попробуй вывезти из Союза еврейские цурес в своей голове…
Легкоатлет и красная бородка сделали пятидесятилетнего физика Фалькнера задирой, словом и кулаком мог дать сдачу. В 66-ом молодой доктор наук, но не выездной. Шестидневная война распирала его от гордости за соплеменников и некому морду набить. А кто ему набьет морду?
Ах, вы меня не пускаете на симпозиум в Сан-Франциско по приглашению? Тогда я туда эмигрирую. В Москве таких – не ходи в лес за грибами.
Все годы отказа Лев обещал себе, если дадут РАЗРЕШЕНИЕ, немедленно улетит, нагляделся на тех, кто замешкался и попал в ловушку, когда уже не гражданин Союза, но все еще в Москве. Кто угодно мог отменить разрешение на выезд. То-то и оно. И вот, бери билет, привет СССР! Но он не нашел в себе силы улететь тихо, не выслушав на прощание слова друзей.
Накануне Дня Победы – цвела сирень – он поднялся на Горку. Белые колонны синагоги, сотни людей. Все тоже – и нет. Он вдруг обнаружил в себе радостное самоотстранение и любовь одновременно к ним. Толпа подобно волне моря. Ты уже во власти стихии.
– Зяму вызвали в милицию и пригрозили выслать из Москвы, если он не перестанет призывать Запад бойкотировать Олимпийские игры в Москве.
– Ну, это можно делать и в Магадане.
– Математику Халуповичу дали визу.
– Значит, следующим будешь ты. – Лев ткнул кулаком в плечо сутулого программиста Илью Либензона.
Они втроем вовлечены в дела Щаранского. Если двоим дали разрешение на выезд, то почему бы не дать его третьему? Эта новость сняла у Льва камень с души.
Кто-то хлопает его по плечу. Ба, коллега Левин.
– Лазарь Хейфец скрывал от жены, что он сотрудничал с КГБ, а жена его считала сионистом.
– Ну и что?
– А то, что она переспала с соседом в знак протеста. Короче, Лазарь просит вызов из Израиля.
– Пусть попросит в КГБ.
– Лев, ты летишь в Америку? – Левин подмигнул.
– В Израиль.
– У тебя же есть приглашение в американский университет. – Глаза коллеги округлились.
– А я лечу в Израиль.
– Ой, да ладно тебе. Я никому не скажу о твоих планах. «Натив» нам перекрыл все пути кроме Израиля. Ну, мы простые смертные, а у тебя приглашение есть из Америки. А кто эти ребята из «Натива»? Хотел бы я на них посмотреть. Откуда они знают, где будет лучше мне и моим детям? Я ведь еду ради своих детей. Один Бог знает, где им будет лучше.