Эйнит
Шрифт:
— Ты рисуешь?
— Нет. Это рисунки Джеймса.
Эна хотела захлопнуть сундучок, но пальцы Эйдана оказались проворней, и вот он уже разворачивал листы, забавно прикусывая губы.
— Куница, кошка, лиса, ворон... Он любил животных?
— Да, очень. Они с отцом были волонтерами в приюте. И у него всегда было море атласов по живой природе, а в больнице он срисовывал животных с фотографий, пока мог... Осталось много рисунков. Я выбрала лучшие. На память...
Эна стиснула губы и отвернулась. Рука Эйдана тут же легла ей на плечо, и Эне уже стало безразлично,
— Родимое пятно?
— Нет, — прошептала Эна, сжимаясь еще сильнее. — След от ожога. — Как же она ненавидела эту отметину! — Я играла в три года подле плиты, и мать нечаянно опрокинула на меня кастрюлю с кипятком. Врач сказал, что след может со временем стать незаметным. Он в детстве действительно был намного ярче.
— Будто кто-то схватил тебя за шею, и как котенка поднял в воздух.
— Он не такой ужасный, как родимое пятно у брата!
Эна взвизгнула, когда Эйдан стиснул на ее шее пальцы, прямо поверх ожога, и сумела отскочить в сторону.
— Прости, я не хотел сделать тебе больно. Просто действительно странный ожог. Где было родимое пятно у твоего брата?
— На щеке. Врачи говорят, что Джеймс в утробе на кулак щекой опирался.
— Хорошо, что у тебя не на лице.
— Да, хорошо. Впрочем, Джеймса оно не трогало, он же не девочка.
— Это не имеет значения, — голос Эйдана вновь звучал сухо. — Это отметина фей, никакое не родимое пятно и не ожог.
— Причем тут феи? — Эна вновь почувствовала нехватку воздуха, но отступить от стола боялась. Одной рукой Эйдан продолжал держать рисунки, которые она во что бы то ни стало хотела получить обратно. А вдруг он их помнет или вообще скомкает! Он ведь пьян!
— Ты знаешь, что такое одиннадцатое ноября? — отец Дилана выдержал паузу. — То-то. И мать твоя, похоже, не знает, иначе никогда бы не позволила второму ребенку родиться в этот день. Это день мертвых. Настоящий день мертвых совсем не первого ноября. Феи не люди, они календарь не меняли. Ладно, —Эйдан вдруг тряхнул головой, будто выводил себя из транса. — Покажи мне фотографию.
Он осторожно положил рисунки на стол. Эна поспешила сунуть ему в руки старинную фотокарточку, крохотную, умещавшуюся в ладони, а сама схватила рисунки брата, сложила их аккуратно в четыре раза и вернула на дно заветного сундучка.
— Ты действительно на нее похожа. Только капор бы надеть. Это плохо так походить на мертвую. Очень плохо. А Джеймс был похож?
— На кого? — голос Эны дрожал от еле сдерживаемого гнева.
Отец Дилана своим бредом уже переходил все возможные границы.
— На брата Эйнит?
— Мы не знаем. У нас есть только ее фотография.
— Он был похож на отца или на мать?
— Нет, мы оба разные. Вы хотели пить чай?! — Эна почти визжала, чувствуя, что слезы все еще остались невыплаканными.
— О, да... Хотел. Ты права, надо спускаться. Ты помнишь про рябину?
— Да, помню...
Эна для полной убедительности кивнула, сунула сундучок в ящик и резко задвинула его, чуть не прищемив палец.
— Береги руки! — вновь голос Эйдана был сух. — Кровь привлекает злых духов.
— Идемте уже!
Эне хотелось быстрее дохнуть ледяной воздух кухни. Она так быстро побежала по лестнице, что Эйдан, пытаясь не отстать, чуть не подвернул ногу.
— АадИ, Кее-пэЛ
Эна обернулась. Отец Дилана на мгновение прикрыл глаза и выдохнул.
— Извини, — сказал он, глядя ей прямо в глаза. — Но ты же не маленькая и знаешь, что взрослые иногда не сдержаны на слова. Обещаю, больше не ругаться при тебе. Если только ты не будешь заставлять меня гнаться за тобой! Твой дядя ни черта не смыслит в строительстве! Это надо было построить такую лестницу!
Эна поставила на газ чайник, достала кружки и два пакетика.
— Или вы не пьете чай из пакетиков? — обернулась она к соседу, усевшемуся за стол на прежнее место.
— У меня нет выбора. Вернее всегда есть выбор не пить, но я хочу чаю, даже такого.
Мать с Кэтлин ушли слишком быстро. Они только составили в раковину тарелки, а грязные чашки остались на столе, и Эна поспешила убрать их в посудомоечную машину.
— Эйнит, ты ничего не слышала в доме? Ничего странного?
— Нет, — поспешила ответить Эна, боясь очередного потока пьяного бреда. — Хотите шоколад?
Не дожидаясь ответа, она вытащила из шкафчика шоколадку и зашуршала оберткой прямо перед носом Эйдана, чтобы отвлечь того от странных мыслей.
— Мы с матерью очень любим шоколад. Только сейчас она совсем не ест сладкого, но мы по привычке покупаем, и я все съедаю одна.
— Послушай, Эйнит, — Эна вздрогнула под пристальным взглядом соседа. — Я чувствую себя жутко виноватым за сегодняшнюю беседу. — Неужели, он сам понимает, что нес в ее спальне чушь. — Я хотел бы сделать твоей матери что- нибудь приятное, чтобы она простила меня за напоминание о Джеймсе.
Ах, он про разговор за обедом!
— А ей не надо напоминать, так что не переживайте, сэр. Она не забывает о Джеймсе. Даже здесь, в Ирландии. Зря мы только приехали.
— Что любит твоя мать? — не унимался Эйдан.
Эна была рада, что закипел чайник, давая ей возможность заняться чаем и повременить с ответом. Она совершенно не знала, как ответить на заданный вопрос. Мать, кажется, больше ничего не любит.
— Не знаю, — Эна честно пожала плечами и уселась на стул напротив соседа. — Раньше она пела в любительской группе всякие номера из мюзиклов. Только здесь нет мюзиклов, да и в Дублине и даже в Лондоне она бы не пошла в театр. Знаете, у них как раз был концерт, когда умер Джеймс. Она не пела почти всю его болезнь. Но тогда ее попросили подменить кого-то, и она согласилась... Это было ужасно.