Эйнштейн (Жизнь, Смерть, Бессмертие)
Шрифт:
В 1947 г. Эйнштейн писал Соловину: "Моя сестра чувствует себя субъективно хорошо, но находится уже на склоне пути, ведущего туда, откуда нет возврата. Ее путь склонился раньше, чем у большинства сверстников" [15].
14 Lettres a Solovine, 83.
15 Ibid., 85.
В последующих письмах Эйнштейн рассказывает об ухудшении здоровья Майи. Он проводил много времени у ее постели, читал ей книги - среди них были произведения античных авторов. Летом 1951 г. сестра Эйнштейна умерла.
Теперь самыми близкими людьми для Эйнштейна остались Марго и Эллен Дюкас.
Они жили в двухэтажном коттедже неподалеку от Института высших
251
лип. Здесь много и фруктовых деревьев, особенно яблонь - осенью аллеи усыпаны плодами. Аллеи переходят в улицы; по обеим сторонам - коттеджи, где живут принстонские профессора. Дом № 112 на Мерсер стрит не выделялся бы среди таких коттеджей, если бы фотографии не сделали его известным большому числу людей во всем мире.
Проход в подстриженной живой изгороди ведет к дверям. За дверью слева деревянная лестница на второй этаж около стены, украшенной сухими стеблями кукурузы.
В рабочем кабинете Эйнштейна стены почти полностью заняты книжными полками. Напротив входа - большое окно в сад. Слева от окна, на боковой стене, - портрет Ганди. В правой стене - дверь, ведущая на террасу, и дверь в спальню Эйнштейна. На этой же стене - прекрасные полотна Иозефа Шарля, портреты Фарадея и Максвелла.
Перед окном - прямоугольный стол, возле него - небольшой столик с трубками и тут же австралийский бумеранг. Ближе к входной двери - круглый стол и кресло.
Эйнштейн писал, сидя в кресле, держа бумагу на колене и разбрасывая по полу исписанные листы.
Общественно-политические выступления Эйнштейна во время войны и в последующие годы были очень личными: в них выражалась не какая-либо четкая программа, а скорее непреодолимая потребность сделать что-либо для людей, для их избавления от страданий. Бертран Рассел, поселившийся в 1943 г. в Принстоне, писал об Эйнштейне:
"Я думаю, его работа и его скрипка давали ему значительную меру счастья, но глубокое сочувствие к людям и интерес к их судьбе предохранили Эйнштейна от неподобающей такому человеку меры безнадежности" [16].
16 Einstein on peace, p. XVI.
Рассел видел, что позиции Эйнштейна были тесно связаны с его моральными качествами. Мысли о значении собственной личности оставались для Эйнштейна такими же далекими, как и пренебрежение к другим людям. Рассел сопоставляет характерное для Эйнштейна отсутствие позы, тщеславия, безучастия, недоброжелательства, ощущения превосходства с его борьбой за самодовлеющую ценность каждого человека, против угнетения и третирования человеческой личности.
252
"Общение с Эйнштейном доставляло необычайное удовлетворение. Несмотря на гениальность и славу, он держал себя абсолютно просто, без малейших претензий на превосходство... Он был не только великим ученым, но и великим человеком".
Рассел заметил характерную черту Эйнштейна: его общественные идеи вытекали из психологических и моральных черт; в сущности, они были некоторым постоянным стремлением к счастью и свободе всех людей, постоянным признанием самодовлеющей ценности человеческой личности. Поэтому они ярче всего выражались в непосредственном общении.
Население Принстона ощущало роль Эйнштейна несколько ярче и предметней, чем люди,
В этом смысле они не отличались от одной школьницы из Британской Колумбии, которая прислала Эйнштейну строки: "Я Вам пишу, чтобы узнать, существуете ли Вы в Действительности" [18]. Это впечатление несомненной и в то же время непостижимо легендарной личности очень близко к дошедшему до широких кругов представлению об идеях Эйнштейна: нечто трудно постигаемое по величию, общности и парадоксальности и вместе с тем опирающееся на естественную интуицию каждого человека.
253
Почему в Принстоне, где жили многие выдающиеся ученые, только Эйнштейн был одновременно и самым "своим" и самым легендарным человеком? Мы опять возвращаемся к вопросу о популярности Эйнштейна как характерном симптоме основных черт нашего столетия.
17 Frank, 297.
18 Seelig, 344.
Годы, прожитые Эйнштейном в Принстоне, позволили конкретизировать ответ на этот вопрос. Научные интересы Эйнштейна были чужды в этот период большинству физиков и неизвестны широким кругам. Но они позволяли еще конкретнее почувствовать то, что все угадывали уже в двадцатые годы, стремление Эйнштейна нарисовать рациональную, объективную, лишенную какого бы то ни было антропоцентризма и какой бы то ни было мистики картину мира раскрыть в природе царство разума. И тогда и сейчас люди чувствовали также неотделимость рациональных идеалов науки от рациональных общественных идеалов. Легендарным человеком, который хотел увидеть в космосе и построить на Земле царство гармонии, мог быть очень "свой", очень обыкновенный человек. Жители Принстона, видевшие Эйнштейна изо дня в день, догадывались о его историческом подвиге. Люди, никогда не видевшие Эйнштейна, но знакомые с духом его творчества, угадывали черты его личности.
Много материалов о жизни Эйнштейна в Принстоне дают воспоминания Инфельда. Уже говорилось о его знакомстве с Эйнштейном, о встрече в Берлине. В 1936 г. Инфельд был доцентом Львовского университета. В это время над польскими университетами все тяжелее нависала туча реакции, и Инфельд чувствовал, что ему не удастся удержаться в университете. Он написал Эйнштейну и вскоре получил приглашение от Принстонского института; Инфельду была предоставлена небольшая стипендия, с тем чтобы он мог под руководством Эйнштейна вести исследовательскую работу по теоретической физике. Он приехал в Принстон и вскоре позвонил в дверь под номером 209 в Файн-холле, где помещался Институт математики и теоретической физики. Эйнштейн показался ему сильно постаревшим - прошло шестнадцать лет после предыдущей встречи. Но сверкающие, полные мысли глаза собеседника и сейчас поразили Инфельда. Его поразила также молниеносная манера, с которой Эйнштейн сразу начал излагать идею своих последних работ. Он не спрашивал Инфельда о том, когда тот приехал,