Эйнштейн (Жизнь, Смерть, Бессмертие)
Шрифт:
Указанные потенции науки выявляются, когда некоторая конкретная теория сменяется иной, передавая ей в наследство свои нерешенные проблемы. Когда мы рассматриваем науку в таком аспекте - как бесконечный ряд все более точных и глубоких концепций, мы должны понимать под правдой науки ее сквозные, непрерывно развивающиеся и углубляющиеся проблемы, находящие все новые, все более точные и общие решения, служащие основой тождественности науки самой себе, основой бессмертия науки. "Стремиться к истине" - значит подготавливать переход к новой теории, модифицировать исходную теорию.
288
Единая теория поля была в глазах Эйнштейна еще очень далека от однозначного объяснения
Тяжелые, не приводившие к однозначным позитивным результатам поиски единой теории поля были той Голюфой гения, которая (сейчас, в семидесятые годы, это видно весьма явственно) открывала дорогу новой истине, новым звеньям бесконечного приближения к объективной действительности.
Эйнштейн очень глубоко ощущал живую связь между сохраняющимся, сквозным содержанием науки и ее преходящими ценностями. Такая концепция развития науки была подтекстом его уже упоминавшейся беседы с Бернардом Коэном - автором работ о Франклине и Ньютоне. Коэн посетил Эйнштейна за две недели до его смерти [3].
3 Cohen В An Interview with Einstein.
– Scientific American, 1955, 193, N 1, p. 69-73.
В апрельское воскресное утро Коэн подошел к домику с зелеными ставнями. Эллен Дюкас проводила Коэна в кабинет Эйнштейна.
Эйнштейн вошел, познакомился с Коэном, затем вышел и вернулся с трубкой. Он курил, сидя в кресле, покрыв ноги шерстяным одеялом. Эйнштейн был в синем джемпере, в серых фланелевых брюках и в домашних кожаных туфлях.
289
"Его лицо, - пишет Коэн, - казалось созерцательно-трагичным, оно было испещрено глубокими морщинами, но сверкающие глаза разрушали впечатление старости. Глаза слезились, особенно когда Эйнштейн смеялся: он вытирал при этом слезы тыльной стороной руки".
Английский язык Эйнштейна показался Коэну вполне удовлетворительным Эйнштейн прожил в Америке уже двадцать лет. Сильное впечатление произвел на собеседника контраст между тихой речью и очень громким, отражавшимся от стен смехом Эйнштейна.
Разговор был посвящен в основном истории науки, но коснулся и собственно философских вопросов. Эйнштейн говорил о коренной противоположности между его позициями и позициями Маха и рассказал сравнительно подробно о свидании с Махом в Вене и происходившем у них споре, главным образом относившемся к существованию молекул и атомов. Были упомянуты и философские увлечения следующего поколения физиков. "Они плохие философы", - сказал Эйнштейн и в качестве примера привел "логический позитивизм". Это направление, как уже говорилось в начале книги, поддерживал "венский кружок" (Филипп Франк, Шлик, Карнап, Нейрат и др.). В отличие от Маха они допускали в науке непосредственно не связанные с ощущениями логические конструкции,
Наибольшее внимание в беседе было посвящено творчеству Ньютона. Коэн отметил одну особенность историко-научных экскурсов Эйнштейна, которую можно поставить в связь с самыми основными чертами его отношения к науке.
Эйнштейн говорил об исторической интуиции в отношении научного творчества.
"С точки зрения Эйнштейна, - передает смысл его слов Коэн, - есть внутренняя, или интуитивная, и внешняя, или документальная, история. Последняя объективнее, а первая интереснее".
290
Иллюстрируя значение исторической интуиции, Эйнштейн попытался вскрыть цепь логических и неосознанных, чисто психологических мотивов, толкающих Ньютона к идее эфира от идеи действия на расстоянии через пустоту. Этот ряд можно интуитивно угадывать, по догадка остается недокументированной; Эйнштейн говорил, что и сам он не может часто рассказать о том, как он пришел к той или иной идее. Историк, быть может, лучше разберется в ходе мысли ученого, чем сам ученый.
Предметом исторической интуиции в историко-физических конструкциях служит по преимуществу физическая интуиция. Она, как мы знаем (об этом говорилось в связи с "Эволюцией физики"), приводит к представлениям, которые предваряют, а иногда интерпретируют строгие математические соотношения, сталкиваются друг с другом, образуют "драму идей".
Самое важное для Эйнштейна - это сохранение в науке таких идей и их коллизий. Даже в том случае, когда исторические эпизоды "драмы идей" не приводят к эпическим результатам, не выливаются в бесспорные, исторически инвариантные формы, не увенчиваются эпилогами, все равно они продолжают жить в науке.
С этого, собственно, и начался разговор Эйнштейна с Коэном на историко-научные темы. Он коснулся частых в истории науки случаев, когда, казалось бы, решенная проблема вновь всплывает в новом аспекте.
"Эйнштейн высказал мысль, что это, быть может, характерно для физики и что некоторые проблемы - из числа основных - могут навсегда остаться с нами".
Речь идет именно не о решениях, а о проблемах, коллизиях, столкновениях, противоречиях, о том, что превращает историю науки в драму идей. Сохранение проблемы, несмотря на ее решение в данную эпоху, свидетельствует о приближенном, временном, относительном характере решения. Оно вносит в картину мира позитивное, исторически инвариантное содержание, но не снимает проблему, а углубляет и модернизирует ее, подготовляет ее возвращение в науку.
Чтобы судить о состоянии движения частицы, нужно знать не только ее положение в данный момент, но и производную по времени от ее координат, скорость частицы. Чтобы судить о движении научной мысли, нужно знать не только, до какой точки она дошла, какой ответ она дала на стоявшие перед ней вопросы, но и какова ее скорость,
291
ее градиент, а это связано не только с ответами, но и с новыми вопросами, с модификацией и углублением старых вопросов, со всем, что адресовано будущему и продолжает жить, когда данный ответ, данная точка, достигнутая наукой, уходит в прошлое. Аналогия с движущейся частицей здесь недостаточна, потому что наука движется не только под действием внешнего поля, а в значительной мере спонтанно, в результате внутренних коллизий. Впрочем, быть может, и частица движется так же.