Ежедневник на этот год
Шрифт:
Можно сказать, я поставил на карту какую-то свою сумму, не знаю пока еще что; известность, громкость дела меня смущают, бесконечно тревожат, но никоим образом не возбуждают; поставил и неожиданно выиграл. И сам не могу понять, в чем же состоит этот выигрыш, как его получить и что с ним делать. Я пьян совершенно другим, я дрожу по совершенно иным причинам, я уже боюсь открывать в себе это, столь удивляет, беспокоит и волнует меня мое это чувство.
Чувство безопасности от содеянного, от совершения тягчайшего греха, которое, Боже мой, и предположить не в силах, я все же смог, переступив порог, сотворить. Спокойно, легко, без усилий, без напряжения,
Не знаю, что еще добавить к вышесказанному... не знаю Я серый человечишко, я так привык к тому, что я был серым человеком, так сроднился с существованием, что полагается людям подобного типа; а тут произошло то, что произойти не могло вовсе. Я совершил поступок, который у серых людей не является не просто обыкновенным, более того, серые люди вообще не в состоянии его совершить, а я... Господи, а что я ... ничего. Сел и уехал. Сел и уехал, вот и все, что я сделал, ну, не считая того, что совершил и догадался после замести следы, как истинный тот, кто должен это делать, кто в состоянии это делать без малейших признаков колебаний, боязни, тревоги, нервических расстройств, иных, более серьезных последствий, как это сделал я. К своему же собственному недоумению, изумлению и совершенному спокойствию в последствиях.
Нет, я бы мог объяснить те дни, когда никакой информации не поступало, когда тело Глушенко еще не было найдено, когда еще было известно лишь узкому кругу лиц, что пропал человек, уважаемый человек и только. Я жил ожиданием того дня, я представлял себе себя, я жил одновременно днем вчерашним, которого боялся и днем грядущим, беспокоившим меня еще больше. И вот - ожидание закончилось, и закрыло мои ощущения на этом самом месте. Только тяжелая форма головокружения наподобие солнечного удара. Головная боль, озноб, тяжелое дыхание, со свистом вырывающееся из груди... и все... все...
Все. Все, что мне удалось выжать из собственного организма, весь адреналин и прочие гормоны оказались в ничтожно малых дозах, нежели тогда, когда мои пальцы впились в узкое, шелковое кашне немолодого уже человека, бывшего депутата, бывшего члена министерства и бывшего вообще... Нормы моего восприятия тогда были перекрыты, запас иссяк, а новое поступление отчего-то прекратилось. Просто как закрыть кран в ванной, как заткнуть пробкой бутылку шампанского, чтобы ни одна лишняя капля не вырвалась наружу, должно быть мой организм сам пожелал не перегружать себя бессмысленными с его точки зрения треволнениями. Что-то наподобие этого, что-то в этом духе, что еще можно сказать, когда сказать решительно нечего, нечего совершенно. Как в явившемся накануне страшном сне, до сей поры, хотя и прошло много времени, до сих пор с непонятным душевным волнением переживаемым.
Только газеты говорят обратное да эфир, но не моя беспокойная помять, лишившая меня начисто воспоминания о мерзком. Остальное факты и только факты, и я полагаюсь на них sine ira et studio, без гнева и пристрастия, как говаривал многоопытный Тацит. Я помню все и помню отчетливо, как бреду по ельнику, выгадывая, куда же приведет меня тающая на глазах тропка, как встречаюсь с мужчиной старше
Я помню и как прыгал вокруг убитого, пытаясь согреться, помню те чувства, то тревоги, то апатии, попеременно охватывавшие мой рассудок, помню все. Но как человек, посмотревший обо всем случившемся документальный фильм. Я не помню себя во всех этих эпизодах, не могу представить, чтобы это был я, сколько бы не говорила об этом услужливо память, излагая факты и только факты, словно и она само хотела бы с помощью их холодной констатации защитить себя от тревоги и страха.
Быть может, так оно и есть. И я делаю свои важные и мелкие дела, не возвращаясь в тот день никоим образом, просто без волнения, совершенно спокойно разглядываю с расстояния прожитых дней то, что у иного человека, без сомнения, вызвало бы состояние шока от пережитого.
Я могу предположить только одно: если я целенаправленно вернусь ощущениями, чувствами, переживаниями в тот день и час, сметя преграды памяти воздвигнутые ей на моем пути, со мною непременно произойдет нервный припадок, если не худшее, и, разумеется, я стараюсь, вернее уже следует говорить, о моем организме, что он старается этого не допустить, оставить меня в прежних реалиях, прежней монотонно спокойной жизни, точно и не было ничего, точно я по-прежнему остаюсь именно тем, кем был ранее, всего несколько дней назад.
Серым человеком.
– Вы - ублюдок!
– Простите?
– Повторить? Мне кажется, вы и так прекрасно слышали. Или вы с чем-то не согласны? Вам требуется другое определение?
– Да, но...
– Хорошо, пожалуйста. Вы - мразь.
– Послушайте, я не вижу такой уж насущной необходимости меня оскорблять.
– Что вы говорите? Видимо, вам все же не понравилось.
– Разумеется, и попрошу вас воздержаться от подобных высказываний в ваших же собственных интересах.
– Очень мило. Вы меня иначе отправите за решетку, не так ли, господин следователь?
– последние слова она произнесла с явной издевкой.
– За оскорбление вашего личного достоинства.
Лицо следователя передернулось, но он сдержался и не произнес ни слова.
– Скажите на милость, он сердится, - продолжила женщина.
– Вернее сказать, он в негодовании. Объясните лучше, зачем вам понадобилось тащить меня в морг...
– Ну, знаете, - следователь не выдержал, - это необходимая формальность, которую...
– И устраивать там импровизированную пресс-конференцию с намеками на допрос?
– Послушайте, - продолжил он более миролюбиво, - почему вы на меня за это ополчились? По вашему, я собрал журналистов, что ли?
– Вы не позволили мне уйти сразу же после того, как показали мне моего бывшего мужа.
– Отнюдь, я...
– Ну, конечно, я так вам и поверила. У вас просто рук не хватило всем рты заткнуть, да?
– Я делал, что мог, но в конце концов, вы же первая и начали отвечать на вопросы, не я. Если бы вы молчали и просто следовали за мной, я мог бы гарантировать...
– Отчего-то только вы стояли все время на месте и ждали, когда меня доведут до ручки. Вам надо было видеть, вы ставили очередной следственный эксперимент.