Эжени де Франваль
Шрифт:
— Негоже вспоминать об оскорблениях, когда несчастье настигло нанесшего их тебе. Месть, кою в час сей следует осуществить, состоит в том, чтобы облегчить его страдания. Да и чем же можно унизить его, когда угрызения совести и без того раздирают его душу?.. Сударь, прислушайтесь к голосу природы. Теперь вы убедились, что священный культ Верховного Существа отнюдь не противоречит природе, как воображали вы ранее, ибо заповеди, внушаемые одним, есть не что иное,
— Нет, — ответил Франваль, вставая, — нет, сударь, я ни в чем более не нуждаюсь. Небо, сохранив мне последнее сокровище, — продолжал он, показывая на шпагу, — указало, как должно мне применить его… — И глядя на оружие свое: — Да, дорогой и единственный друг мой, это он, тот самый клинок, который непорочная жена моя однажды схватила, дабы пронзить им грудь свою, когда я осыпал ее оскорблениями и осквернял клеветой… Тот самый клинок… на нем найду я, быть может, следы ее священной крови… надо, чтобы моя кровь смыла их… Поспешим… Найдем какую-нибудь хижину, где я мог бы сообщить вам свою последнюю волю… а затем расстанемся навсегда…
Они шли. Они искали тропинку, ведущую к какому-нибудь жилищу… Ночь медленно расправляла над лесом свои крылья… Раздавалось печальное пение. Бледный свет нескольких факелов, отбрасывавших по сторонам пугающие отблески, неожиданно рассеял сумерки: постичь таинство сие доступно лишь душам чувствительным. Громче вызванивали колокола, явственней звучал доселе чуть слышный погребальный звон. От раскатов умолкшего до поры грома раскалывались небеса, и гул их сливался с похоронным гулом колоколов. Время от времени вспышки молний, озарявшие затянутое тучами небо, гасили огонь зловещих факелов, словно оспаривая у жителей земли право сопроводить в последний путь ту, за кем следовал этот печальный эскорт. Все порождало ужас, источало отчаяние… Казалось, что сама природа облачилась в вечный траур.
— Что это? — взволнованно спрашивал Франваль.
— Ничего, — отвечал Клервиль, хватая друга за руки и пытаясь увести его в сторону от шествия.
— Неправда, вы обманываете меня, я хочу посмотреть, что это…
Франваль рвался вперед… увидев гроб.
— Небо праведное! — восклицал он. — Вот она, это она… она. Господь дозволил мне еще раз увидеть ее…
Клервиль, видя, что несчастного Франваля удержать невозможно, просил священников на время удалиться, и те тихо отступили, оставив свою печальную ношу…
Помутившийся рассудком Франваль бросился на гроб и извлек горестные останки той, кого при жизни он столь жестоко оскорблял. Прижимая к груди тело жены своей, понес он его, опустил у подножия дерева и в безумном отчаянии припал к ногам его.
— О несчастная, — вопил он вне себя, — чьи дни оборвались из-за моего злодейства! Ты, несравненная, боготворимая, смотри же, как супруг твой, припав к твоим ногам, молит у тебя милости и прощения. Не думай, что хочет он пережить тебя… Нет, нет, лишь для того молит он, чтобы Предвечный, тронутый добродетелями твоими, если на то будет воля его, простил несчастного грешника так же, как и тебя…
Отмщение требует крови, милая супруга, лишь кровь смоет нанесенные тебе обиды… Ты будешь отомщена… Смотри же на слезы мои, смотри на страдания мои… Я иду за тобой, нежная тень моя… Но кто упокоит грешную душу мою, если ты не помолишься за нее? Отторгнутая божественной десницею, как некогда была отторгнута тобой, разве желаешь ты обречь ее на вечные муки ада, когда покаялась она в содеянных ею преступлениях… Прости, нежный друг мой, прости меня и смотри, как я мщу за тебя.
С этими словами Франваль, ускользнув от взора Клервиля, дважды погрузил клинок в грудь свою. Кровь нечестивца залила жертву, и казалось, что она более пятнала ее, нежели воздавала отмщение.
— Друг мой, — обратился Франваль к Клервилю, — я умираю, умираю в муках раскаяния… Сообщите друзьям о жалкой моей кончине и о преступлениях, мною совершенных. Скажите им, что такая смерть ждет всякого, кто становится жалким рабом разнузданных страстей, заглушающих голос долга и природы. Не откажите мне и похороните меня в одном гробу с несчастной моей супругой. Возможно, я не достоин этой милости, но я прошу оказать ее мне, ибо мое раскаяние искренне. Прощайте.
Клервиль исполнил желание несчастного, и кортеж продолжил мрачное свое шествие. Скоро вечный приют принял навеки обоих супругов, рожденных, чтобы любить друг друга и без помех наслаждаться своим счастьем. Но преступление и ужасные плоды его, сорванные злодейской рукой одного из супругов, обратили в змей розы, усыпавшие вначале путь их…
Честный священнослужитель скоро прибыл в Париж и подробно сообщил о трагической развязке драмы, свидетелем которой он стал.
Смерть Франваля никого не опечалила, ибо при жизни он многим досаждал, но супругу его оплакивали… и оплакивали горько. Воистину, разве кто-нибудь встречал где-либо еще на земле столь утонченное, столь нежное создание, неуклонно исповедовавшее добродетель, но вознагражденное за нее лишь несчастьем и страданьем?