Ежевичная зима
Шрифт:
Этан родился в Сиэтле и прожил здесь всю свою жизнь. Он впитал в себя культуру эспрессо и с подозрением относился ко всем тем, кто не разделял его любовь к кофе мелкого помола. Еще хуже он относился к тем, кто вместо эспрессо произносил «экспрессо». В нашей кухне «поселились» одиннадцать френч-прессов, итальянская кофеварка-перколятор XIX века, две традиционные кофеварки и кофемашина для приготовления эспрессо, стоившие больше, чем некоторые автомобили.
– То есть ему просто надоело обращать вас в свою веру?
– Да, – подтвердила я. – Этан не в силах понять, почему я никак не могу полюбить кофе.
Доминик
– Это вам, – улыбнулся он. – И, кстати, я не вижу ничего зазорного в том, чтобы быть поклонником горячего шоколада.
Я тоже улыбнулась и сделала большой глоток взбитых сливок.
– Мне понравилось то, как вы меня назвали. Поклонник горячего шоколада.
Паскаль немного помурлыкал у моих ног и потом ленивой походкой удалился наверх. Я посмотрела на старый кирпичный камин, расположенный у противоположной стены. В некоторых местах с него осыпалась штукатурка. Мое внимание привлек изразец над самым очагом. Я прищурилась, чтобы разглядеть получше, но мне никак не удавалось понять, что за сцена изображена на прямоугольнике цвета слоновой кости. Забавно, я столько раз бывала в этом кафе, но никогда не обращала на эту деталь внимания. Я подумала, что в следующий раз нужно будет повнимательнее рассмотреть изразец.
– Пусть это не самый прибыльный бизнес, ну и что? – произнесла я. – Это самое классное кафе в городе.
Доминик обвел взглядом небольшое помещение и кивнул.
– Здание совершенно особенное, правда? – Он улыбнулся. – На самом деле просто удивительно, что никто не рассмотрел это место и не превратил его в «Старбакс».
Я улыбнулась, посмотрела на свои часы и спохватилась.
– Нет, вы только на меня посмотрите! Сижу здесь и задерживаю вас. Мне пора идти, хоть на улице по-прежнему полно снега. Мой шеф ждет от меня историю.
– И куда же вы направляетесь?
– В здание газеты «Геральд», если я только сумею туда добраться.
– Позвольте мне проводить вас, – несколько самодовольно предложил Доминик, – хотя бы до такси.
– Буду только рада, – ответила я, и мы вместе вышли на заснеженную улицу.
Несмотря на то, что за окном бушевал буран, суматоха в отделе новостей была такой, словно термометр показывал комфортную температуру в двадцать один градус. Но меня это не удивило. Газетные репортеры редко прогуливают. Преданность делу у них в крови, и именно поэтому я порой задавалась вопросом: действительно ли я создана для этой работы. С прошлого мая все так изменилось… Я сомневалась, что во мне по-прежнему присутствовали качества, присущие репортеру.
– Вот и ты наконец!
Я повернулась и увидела Эбби, приближавшуюся к моему отсеку. Она работала редактором в отделе проверки, и я сразу же оценила ее чувство юмора. В первый день моей работы в «Геральд» Эбби подошла к моему столу после летучки, заглянула мне в глаза и произнесла:
– Ты мне нравишься. Ты не носишь остроносые туфли.
Потом она принюхалась.
– Но ты куришь?
– Нет, – ошеломленно ответила я.
– Это хорошо, – констатировала она. По ее лицу стало понятно, что я прошла тест на дружбу. – Меня зовут Эбби.
В ту же секунду я поняла, что мы сразу станем подругами.
– Фрэнк тебя ищет, – сообщила Эбби с понимающей улыбкой.
Я потерла лоб.
– Он жует карандаш?
– Да, – ответила Эбби. – Кажется, я видела, как он жует карандаш. Тревожный симптом.
– Отлично, – я сползла пониже в кресле, чтобы меня не было видно над стенами моего отсека. Мы с Эбби знали, что не стоит попадаться на глаза Фрэнку, когда тот жует карандаш. Это означало, что огнедышащий дракон вырвался на свободу.
– Ты знаешь, чего он хочет? – поинтересовалась Эбби, усаживаясь в кресло для гостей.
Я включила компьютер и уставилась на монитор, пока тот медленно оживал, высвечивая наше с Этаном фото. Мы вдвоем в Мексике три года назад. Мы казались такими счастливыми. Я вздохнула и снова повернулась к Эбби.
– Фрэнк хочет, чтобы я написала о снежной буре.
Она пожала плечами.
– Ну и что? Что в этом особенного?
– То-то и оно, – согласилась я. – ничего особенного. Невозможно написать очерк о погоде, я имею в виду хорошую, добротную статью. – Я собрала бумаги, валявшиеся на моем столе, сложила их в аккуратную стопку и покачала головой. – Я не знаю, Эб. Кажется, ни одна история не способна меня сейчас заинтересовать.
– Дорогая, тогда просто отвлекись, – сказала Эбби. – Хочешь, я поговорю с Фрэнком, чтобы он дал тебе несколько дней отпуска? Ты же знаешь, что ни разу по-настоящему не отдыхала после… – она помолчала, вглядываясь в мое лицо, возможно, пытаясь понять, можно ли продолжать, или просто подбирая слова, – после твоего пребывания в больнице. И потом, в отличие от меня, ты, моя дорогая, застрахована. В конце концов, ты же Кенсингтон. Тебе и музыку заказывать.
Я схватила со стола пресс-релиз и с улыбкой бросила его в сторону Эбби.
– Очень умно, – сказала я, – пусть я и вышла замуж за Кенсингтона, но я-то не Кенсингтон!
Газета принадлежала семье Этана, она была одной из последних ежедневных газет в стране, которой владела семья. До встречи с Этаном я писала под своей девичьей фамилией – Олдридж, поэтому, с точки зрения профессии, мне не имело смысла ее менять. И потом, мне в общем-то нравился этот своего рода вызов родителям Этана, Гленде и Эдварду Кенсингтон, с трепетом относившимся к устоям и традициям своей семьи. Акции газеты принадлежали им обоим, но они управляли бизнесом издалека, предоставив Этану право заниматься повседневными делами, раз уж его сестра Лесли не имела ни малейшего желания работать. Ее график и без того был перегружен светскими мероприятиями и посещениями салонов. Дед моего мужа, Уоррен, патриарх семьи и почетный главный редактор газеты, уже меньше вмешивался в дела, поскольку ему было уже за восемьдесят, да и здоровье оставляло желать лучшего. Но его имя по-прежнему возглавляло список сотрудников газеты.