Ежевичное вино
Шрифт:
Джей кивнул. Он прекрасно ее понимал.
— Но с вами… — Она улыбнулась. — Возможно, дело в том, что вы иностранец. Мне кажется, я сто лет вас знаю. Доверяю вам. Разве иначе я доверила бы вам Розу?
— Мариза. — Он снова сглотнул. — Мне очень нужно вам…
— Шшш. — Она была медлительна, раскраснелась от вина и тепла комнаты. — Я должна вам рассказать. Должна объяснить. Я уже пыталась, но… — Она покачала головой. — Я думала, это так сложно, — мягко сказала она. — А на самом деле очень просто. Как все трагедии. Просто и глупо. — Она перевела
Он налил.
— Мне нравился Тони. Я не любила его. Но одной любовью все равно не прожить. Деньги, вот что важно. Безопасность, ферма, земля. Вот что мне нужно, говорила я себе. Спастись от Патриса. Спастись от города и одиночества. Я обманывала себя, что все хорошо, что мне ничего больше не нужно.
Какое-то время все было нормально. Но Мирей становилась все требовательнее, а Тони вел себя все непредсказуемее. Мариза пыталась поговорить с Мирей, но безуспешно. В понимании Мирей с Тони все было хорошо.
«Он сильный, здоровый мальчик, — упрямо повторяла она. — Нечего кутать его в одеяла. Еще превратишь в такого же неврастеника, как сама».
С тех пор любая странность в поведении Тони списывалась на Маризу: вспышки ярости, приступы депрессии, навязчивые идеи.
— Однажды он ополчился на зеркала, — сказала она. — Пришлось завесить все зеркала в доме. Он сказал, отражения высасывают весь свет из его головы. Он брился без зеркала. И вечно резался. Однажды сбрил себе брови. Сказал, так гигиеничнее.
С известием о беременности Маризы у Тони начался новый этап. Он стал сверхзаботлив. Всюду ходил за ней, даже в ванную. Он постоянно ждал ее. Мирей видела в этом проявления любви. Мариза задыхалась. А потом начали приходить письма.
— Я сразу поняла, что это Патрис, — призналась Мариза. — Его стиль. Обычные оскорбления. Но почему-то здесь он не испугал меня. У нас были сторожевые псы, ружья, пространство. Я думала, Патрис это тоже знает. Он как-то разузнал о моей беременности. Все письма были о ней. Избавься от ребенка, и я тебя прощу, всякое такое. Я не обращала внимания.
А потом Тони все узнал.
— Я все ему рассказала, — скривилась она. — Я думала, это мой долг. К тому же я хотела, чтобы он понял: мы в безопасности, все в прошлом. Даже письма приходили все реже. Последние отголоски. — Она вздохнула. — Надо было думать головой. С тех пор мы жили как в осаде. Тони ездил в город раз в месяц за покупками, вот и все. Он перестал ходить в кафе с друзьями. Ну и славно, думала я. По крайней мере, не пьет. Он почти не спал по ночам. Почти все время стоял на страже. Конечно, Мирей винила меня.
Роза родилась дома. Мирей помогла ее принять. Расстроилась, что Роза — не мальчик, но ничего, успеется. Она удивлялась, что внучка такая крошечная и хрупкая. Надавала советов по кормлению, смене пеленок и уходу за ребенком. Советы эти часто граничили с тиранией.
— Конечно, он уже все ей рассказал, — вспоминала Мариза. — Этого следовало ожидать. Он ничего не мог от нее утаить. В ее понимании я быстро оказалась главной злодейкой, женщиной, которая завлекает мужчин, а потом ждет, что муж защитит ее от последствий.
Между женщинами выросла ледяная стена. Мирей постоянно торчала дома, но редко обращалась к Маризе напрямую. Целые вечера проходили за оживленными беседами Тони и Мирей о событиях и людях, о которых Мариза ничего не знала. Казалось, Тони вовсе не замечает ее молчания. Он всегда был весел и оживлен, позволял матери трястись над ним, словно был еще мальчиком, а не женатым мужчиной, отцом новорожденной. А затем, точно гром среди ясного неба, явился Патрис.
— Было позднее лето, — вспоминала Мариза. — Около восьми вечера. Я только что покормила Розу и тут услышала, что подъезжает машина. Я была наверху, дверь открыл Тони. На пороге стоял Патрис.
Он изменился. Стал печальным, почти робким. Он не требовал встречи с Маризой. Вместо этого рассказал Тони, что сожалеет обо всем, что был болен, что лишь теперь стал способен посмотреть правде в лицо. Мариза слушала наверху. Он принес деньги, сказал Патрис, двадцать тысяч франков. Слишком мало, чтобы загладить вред, который он причинил, но, может, хватит, чтобы создать доверительный фонд для ребенка.
— Они с Тони вместе вышли на задний двор. Их долго не было. Тони вернулся, уже когда стемнело, один. Сказал мне, что все кончено, Патрис больше нас не побеспокоит. Он был нежным, каким не был очень давно. Я поверила, что все будет хорошо.
Несколько недель они были счастливы. Мариза ухаживала за Розой. Мирей держалась на расстоянии.
Тони больше не стоял на страже по ночам. А потом как-то раз, отправившись нарвать трав рядом с домом, Мариза увидела, что дверь сенного сарая приоткрыта. Собираясь ее закрыть, она обнаружила машину Патриса, едва прикрытую парой тюков соломы.
— Сперва он все отрицал, — сказала она. — Как ребенок. Не хотел верить, что я все видела. Потом впал в буйство. Назвал меня шлюхой. Заявил, что я встречалась с Патрисом за его спиной. Но в конце концов признался. Он заманил Патриса в сенной сарай в тот день и убил заступом.
Он не выказывал раскаяния. У него не было выбора. Если кто и виновен, так это Мариза. Усмехаясь, как школьник-проказник, он объяснил, как затащил машину в сенной сарай и спрятал, а после похоронил Патриса где-то на ферме.
«Где?» — спросила Мариза.
Тони снова усмехнулся и лукаво покачал головой.
«Ты никогда не узнаешь», — сказал он.
После этого поведение Тони покатилось под откос. Он часами сидел наедине с матерью, потом запирался у себя в комнате и на всю катушку включал телевизор. Он даже не смотрел на Розу. Мариза, узнав симптомы шизофрении, пыталась убедить его снова принимать лекарства, но он ей больше не доверял. Мирей об этом позаботилась. Вскоре он убил себя, но Мариза ощутила лишь какое-то виноватое облегчение.