Ф. М. Достоевский в воспоминаниях современников том 2
Шрифт:
Федор Михайлович усаживался рядом, и начиналась диктовка, прерываемая
разговорами, шутками и смехом. Работа шла успешно, и последняя часть
"Преступления", заключающая в себе около семи листов, была написана в течение
четырех недель. Федор Михайлович уверял меня, что никогда еще работа не
давалась ему так легко, и успех ее приписывал моему сотрудничеству.
Всегдашнее бодрое и веселое настроение Федора Михайловича
отразилось благотворно и на
него было не более трех-четырех припадков эпилепсии. Это меня чрезвычайно
радовало и давало надежду, что при более спокойной, счастливой жизни болезнь
уменьшится. Так оно впоследствии и случилось: прежние, почти еженедельные
припадки с каждым годом становились слабее и реже. Вполне же излечиться от
эпилепсии было немыслимо, тем более что и сам Федор Михайлович никогда не
лечился, считая свою болезнь неизлечимою. Но и уменьшение и ослабление
припадков было для нас большим благодеянием божиим. Оно избавляло Федора
Михайловича от того поистине ужасного, мрачного настроения, продолжавшегося
иногда целую неделю, которое являлось неизбежным следствием каждого
припадка; меня же - от слез и страданий, которые я испытывала, присутствуя при
приступах этой ужасной болезни.
Один из наших вечеров, всегда мирных и веселых, прошел, совершенно
для нас неожиданно, очень бурно.
Случилось это в конце ноября. Федор Михайлович приехал, по
обыкновению, в семь часов, на этот раз чрезвычайно озябший. Выпив стакан
горячего чаю, он спросил, не найдется ли у нас коньяку? Я ответила, что коньяку
нет, но есть хороший херес, и тотчас его принесла Федор Михайлович залпом
выпил три-четыре больших рюмки, затем опять чаю и лишь тогда согрелся. Я
подивилась, что он так озяб, и не знала, чем это объяснить. Разгадка скоро
последовала: проходя за чем-то через переднюю, я заметила на вешалке ватное
осеннее пальто вместо обычной шубы Федора Михайловича. Я тотчас вернулась в
гостиную и спросила:
– Разве ты не в шубе сегодня приехал?
– Н-нет, - замялся Федор Михайлович, - в осеннем пальто.
25
– Какая неосторожность! Но почему же не в шубе?
– Мне сказали, что сегодня оттепель.
– Я теперь понимаю, почему ты так озяб. Я сейчас пошлю Семена отвезти
пальто и привезти шубу.
– Не надо! Пожалуйста, не надо!
– поспешил сказать Федор Михайлович.
– Как не надо, дорогой мой? Ведь ты простудишься на обратном пути: к
ночи будет еще холоднее.
Федор Михайлович молчал. Я продолжала настаивать, и он наконец
сознался:
–
– Как нет? Неужели украли?
– Нет, не украли, но пришлось отнести в заклад.
Я удивилась. На мои усиленные расспросы Федор Михайлович, видимо
неохотно, рассказал, что сегодня утром пришла Эмилия Федоровна и просила
выручить из беды: уплатить какой-то экстренный долг в пятьдесят рублей.
Пасынок его также просил денег; в них же нуждался младший брат Николай
Михайлович, приславший по этому поводу письмо. Денег у Федора Михайловича
не оказалось, и они решили заложить его шубу у ближайшего закладчика, причем
усердно уверяли Федора Михайловича, что оттепель продолжается, погода теплая
и он может проходить несколько дней в осеннем пальто до получения денег от
"Русского вестника".
Я была глубоко возмущена бессердечием родных Федора Михайловича. Я
сказала ему, что понимаю его желание помочь родным, но нахожу, что нельзя им
жертвовать своим здоровьем и даже, может быть, жизнью.
Я начала спокойно, но с каждым словом гнев и горесть мои возрастали; я
потеряла всякую власть над собою и говорила как безумная, не разбирая
выражений, доказывала, что у него есть обязанности ко мне, его невесте; уверяла, что не перенесу его смерти, плакала, восклицала, рыдала, как в истерике. Федор
Михайлович был очень огорчен, обнимал меня, целовал руки, просил
успокоиться. Моя мать услышала мои рыдания и поспешила принести мне стакан
сахарной воды. Это меня несколько успокоило. Мне стало стыдно, и я извинилась
перед Федором Михайловичем. В виде объяснения он стал говорить мне, что в
прошлые зимы ему раз по пяти, по шести приходилось закладывать шубу и
ходить в осеннем пальто.
– Я так привык к этим закладам, что и на этот раз не придал никакого
значения. Знай я, что ты примешь это трагически, то ни за что не позволил бы
Паше отвезти шубу в заклад, - уверял меня сконфуженный Федор Михайлович.
<...>
XVI
Главная, наиболее дорогая нам обоим тема разговоров с Федором
Михайловичем была, конечно, наша будущая супружеская жизнь.
26
Мысль, что я не буду разлучаться с мужем, стану участвовать в его
занятиях, получу возможность наблюдать за его здоровьем и смогу оберегать его
от назойливых, раздражающих его людей, представлялась мне столь
привлекательной, что иногда я готова была плакать при мысли, что все это не