Ф. М. Достоевский в воспоминаниях современников том 2
Шрифт:
отправление писем обыкновенно поручалось мне, то, зная наверно, что
раздражение мужа назавтра уляжется и он будет сожалеть, зачем погорячился, я
не отправляла сразу данных мне мужем писем, и когда, на другой день, он
выражал сожаление, зачем так резко ответил, оказывалось всегда, что "случайно"
это письмо еще не отправлено, и Федор Михайлович отвечал уже в более
спокойном настроении. В моем архиве сохраняется более десятка таких "горячих"
писем, которые могли
не хотел, но под влиянием досады или раздражения не мог себя сдержать и
высказал свое мнение, не щадя самолюбия своего корреспондента. Федор
Михайлович всегда был благодарен мне за это "случайное" неотправление писем.
А сколько Федору Михайловичу приходилось вести личных переговоров.
При редакции состоял секретарь, Виктор Феофилович Пуцыкович, но
большинство авторов желало говорить с редактором, и происходили иногда
крупные недоразумения. Федор Михайлович, всегда искренний в своих словах и
поступках, прямо высказывал свое мнение, и сколько он этим нажил себе врагов в
журналистике!
Кроме материальных неприятностей, Федор Михайлович за время своего
редакторства вынес много нравственных страданий, так как лица, не
сочувствовавшие направлению "Гражданина" или не любившие самого князя
Мещерского, переносили свое недружелюбие, а иногда и ненависть, на
Достоевского. У него появилось в литературе масса врагов именно как против
редактора такого консервативного органа, как "Гражданин" {64}. Как это ни
странно, но и в дальнейшем времени, и до и после смерти Федора Михаиловича, многие не могли простить ему его редакторства "Гражданина", и отголоски этого
недружелюбия попадаются и теперь в печати.
На первых порах своей новой деятельности Федор Михайлович сделал
промах, - именно, он поместил в "Гражданине" (в статье князя Мещерского
61
"Киргизские депутаты в С.-Петербурге") слова государя императора, обращенные
к депутатам.
По условиям тогдашней цензуры, речи членов императорского дома, а тем
более слова государя, могли быть напечатаны лишь с разрешения министра
императорского двора. Муж не знал этого пункта закона. Его привлекли к суду
без участия присяжных. Суд состоялся 11 июня 1873 года в с.
– петербургском
окружном суде. <...> Федор Михайлович явился лично на судоговорение, конечно, признал свою виновность и был приговорен к двадцати пяти рублям
штрафа и к двум суткам ареста на гауптвахте. Неизвестность, когда придется ему
отсиживать назначенное ему наказание, очень беспокоила мужа, главным образом
потому, что мешала ему ездить к нам в Руссу. По поводу своего ареста Федору
Михайловичу
петербургского окружного суда Анатолием Федоровичем Кони, который сделал
все возможное, чтобы арест мужа произошел в наиболее удобное для него время
{66}. С этой поры между А. Ф. Кони и моим мужем начались самые дружеские
отношения, продолжавшиеся до кончины.
Чтобы жить поближе к редакции "Гражданина", нам пришлось
переменить квартиру и поселиться на Лиговке, на углу Гусева переулка, в доме
Сливчанского. Выбор квартиры был очень неудачен: комнаты были небольшие и
неудобно расположенные, но так как мы переехали среди зимы, то пришлось
примириться со многими неудобствами. Одно из них было - беспокойный
характер хозяина нашего дома. Это был старичок очень своеобразный, с разными
причудами, которые причиняли Федору Михайловичу и мне большие огорчения.
О них говорил мой муж в своем письме ко мне от 19 августа. Весною 1873 года я, по совету докторов, поехала с детьми в Старую Руссу, чтобы закрепить в них
прошлогоднее лечение солеными ваннами, уже принесшими им значительную
пользу. Поселились мы на этот раз не у о. Румянцева, дом которого был уже сдан, а в доме старого полковника Александра Карловича Гриббе, состоявшего на
службе в военных поселениях еще при Аракчееве.
Разлука с семьей была мучительна для Федора Михайловича, он о нас
тосковал и раза четыре за лето побывал в Руссе. Самому же ему пришлось, за
отсутствием князя Мещерского, взять на себя все материальные заботы по
журналу, а вследствие этого жаркие месяцы прожить в столице и вынести все
неприятные стороны петербургского лета.
Все вышесказанные обстоятельства так удручающе действовали на нервы
и вообще здоровье Федора Михайловича, что уже осенью 1873 года он стал
тяготиться своим редакторством и мечтать, как опять он засядет за свой любимый
чисто художественный труд.
В 1873 году Федор Михайлович сделался членом Общества любителей
духовного просвещения, а также членом с.-петербургского Славянского
благотворительного общества и посещал собрания и заседания этих обществ.
Знакомства наши расширились, и у нас стали бывать чаще друзья и знакомые
мужа. Кроме Н. Н. Страхова, обедавшего у нас несколько лет сряду, по
воскресеньям, и Ап. H. Майкова, часто нас навещавшего, в эту зиму нас стал
62
посещать Владимир Сергеевич Соловьев {66}, тогда еще очень юный, только что
окончивший свое образование.
Сначала он написал письмо Федору Михайловичу, а затем, по