Фабрика драконов
Шрифт:
Монро сосредоточенно раздумывал минуты три. Его собеседники сидели, боясь вымолвить слово, чтобы не погубить успешный задел.
— Ну ладно, уломали, — сказал Клайв Монро, вставая. Остальные тоже поднялись: теперь они сердечно трясли ему руку, хлопали по плечу, поздравляли его и друг друга.
— А чего это мы про шампанское забыли? — панибратски возгласил Моубри. — А ну, всем взять бокалы! — Из тронутого инеем ведерка он вынул бутылку «Боллингера» и оценивающе ее оглядел. — Я, кстати, знал, что ты согласишься, — игриво подмигнул он безотказному старине Клайву. — Знал, что смогу на тебя положиться.
И тут бутылка внезапно лопнула, обдав всех шипучими брызгами и градом мелких осколков. Нет-нет, никакой пробки из нее не вылетело; как раз пробка, вместе с куском горлышка, осталась в руках у лорда Моубри, в то время как все остальное фонтаном разлетелось по ложе.
— Твою мать! — вякнул от неожиданности Клайдсдейл, машинально отпрянув и отряхивая с сорочки пузырчатые капли вперемешку со стеклянным крошевом.
— Боже ты мой, — выдохнул Моубри с оторопелым видом, — бутылку, ч-черт, должно быть, встряхнуло так…
Он осекся при виде Клайва, так же как и все устряпанного расшалившимся напитком. На лице у Монро расплывалась странная улыбка, словно он не к месту вспомнил что-то смешное. Глаза, утратив всегдашнюю расчетливую холодность, как-то потускнели.
— Ой, дорогой мой, — с участливым видом сказал Бейкерсфилд, делая шаг навстречу Клайву, которого, видимо, нечаянно задело разлетевшееся вдребезги стекло. — У тебя грудь…
Клайв смотрел вниз — туда, где белая сорочка под расстегнутым пиджаком и сбившимся набок галстуком все заметнее набрякала, но не потеками вина, а багровым цветком, пускающим растущие лепестки в складки одежды.
— Я…
Тут колени у него подогнулись, и он с глухим стуком рухнул на колени.
Халс и Бейкерсфилд попеременно, с медленно нарастающим ужасом переводили глаза то на остатки бутылки, то на шатко стоящего на коленях партнера по предприятию. Наконец они немо воззрились на окно ложи. На цельной глади витринного стекла виднелось отверстие с паутиной тонких трещин.
Негромкий хлопок, и там возникла еще одна дырочка. Вторая пуля бесшумно и невидимо глазу вошла Клайву как раз над левой бровью и вылетела из затылка, испачкав стену ложи жирным пятном из мозгов и крови. Истошно, в голос завопили четверо мужчин, заглушив падение тела Клайва на ковер. Звука выстрела никто не расслышал.
В трехстах метрах от места происшествия, в гуще деревьев, бросил наземь винтовку Конрад Ведер. Оружие было куплено и подготовлено специально для этого выстрела. Сноровистым движением он отстегнул длинные резиновые нарукавники и снял защитную маску. Все эти предметы были одноразовыми, чтобы частицы пороховой гари не попали на лицо и одежду. Ведер никогда не прикасался к оружию голыми руками. Все снаряжение он бросил в неглубокую ямку и, вылив на него целую банку бензиновой смеси, бросил туда зажженную охотничью спичку, не гаснущую при любой непогоде. С гудением взвился огонь. Туда же полетели латексные хирургические перчатки. Быстро пройдя древесный околок, Ведер поочередно подхватил и надел неброскую куртку и фетровую шляпу, кинутые на ветви. На опушке его дожидались большие резиновые сапоги, в которые он не замедлил сунуть ноги, обутые в самые что ни на есть расхожие дешевые кроссовки (здесь, на ипподроме, небось половина народа в такие обута). В сапогах, пальто и фетровой шляпе он смотрелся тем, за кого себя и выдавал: рядовым, неприметным работником, которых на скачках пруд пруди: ходят приглядывают за сущие гроши, чтобы все было нормально. Вокруг ипподрома Ведер курсировал вот уже две недели. Выйдя из зарослей, он заученным маршрутом обогнул скаковой круг и, пройдя еще через один пролесок, оказался с другой стороны трибун.
Затем он слился с тревожно гомонящей толпой, по которой уже успел прокатиться слух о каком-то убийстве. Надо же, как быстро срабатывает сарафанное радио! Протиснувшись наконец сквозь толпу, Ведер нырнул в туалет и, запершись в кабинке, снял и пальто, и шляпу, и обувь, сунув их в вынутый из-за мусорного бака пакет. Оттуда он, в свою очередь, достал сверток с ботинками, синей фуфайкой с логотипом местной футбольной команды, очками в дешевой оправе, ну и, разумеется, миниатюрным зрительским биноклем. В зашумевший унитаз полетели накладные усы.
Второй раз с толпой слился уже типичный зритель — один из сотен встревоженных и возбужденных вестью об убийстве — событии, делающем предстоящий заезд еще более интригующим.
Из заказанных семи мишеней это убийство было уже вторым. Первое не стоило и выеденного яйца: надо было отравить инвалида в коляске, чей некогда блестящий ум блуждал нынче в сумрачном лабиринте болезни Альцгеймера, сразившей его до срока. Итак, двое со счета; впереди еще пятеро.
Глава 31
«Дека».
Суббота, 28 августа, 14.06.
Остаток времени на Часах вымирания:
93 часа 54 минуты (время местное).
— Близнецы все еще в комнате для персонала, — доложил Отто. — Расспрашивают Баннерджи и остальных своих шпионов. Да, не успели вы отлучиться… Через пару часов, думаю, свернутся. Можете еще побыть в боксе для медитаций, если желаете.
— Нет, — сказал Сайрус, вылезая из танка сенсорной депривации. [11] — На сегодня хватит. — Он остро глянул на Отто. — Что-нибудь случилось?
11
Сенсорная депривация — лишение человека внешних физических ощущений. Достигается, как правило, погружением в ванну с соляным раствором. (Прим. ред.)
— Да вот, еще одна потеря, — вздохнул Отто, подавая купальный халат.
Вода стекала Сайрусу по ногам, образуя на полу соленую лужу. Повернувшись спиной, он выставил руки, чтобы Отто надел на него халат.
— Потеря чего?
— Исследователя. Даниэль Хорст.
— Вирусолог?
— Эпидемиолог.
— И как?
— Разбил у себя в уборной зеркало и вскрыл вены, — сообщил Отто. — Истек кровью в ванне.
Сайрус, озабоченно насупясь, прошлепал босиком в угол, где стоял компьютер. Вышел в директорий персонала, нашел там Даниэля Хорста и через пароль попал на наиболее свежий замер психических параметров данного сотрудника. Прочел и нахмурился еще сильней.
— Вон там, внизу, все указано, — угодливо уточнил Отто. — В нижних сносках. И Гастингс, и Штеннер докладывали о возросших у Хорста уровнях стресса, частых головных болях, нервозности. Избегал смотреть коллегам в глаза. Явные признаки депрессии; снижение самооценки. Стал вечерами допоздна засиживаться в баре для сотрудников. В общем, классический случай.
— Не углядели, стало быть, — проворчал Сайрус.
— Да кто же мог знать? — развел руками Отто. — Все заняты своими делами.