Фабрика мертвецов
Шрифт:
– Что ты делаешь? – хлеща крыльями, мара упала сверху.
– Не пускай их в дом! – закричал Митя.
– Почему?
«Вот ведь… Мара – а девчонка!»
Он в ярости рявкнул:
– Потому что им туда надо!
Как будто могла быть другая причина! Враг чего-то хочет? Сделай так, чтоб не досталось!
Пылающий меж его ладоней свет рванулся, просачиваясь сквозь пальцы как вода, детские лица мелькнули сквозь марево, и лунное сияние взмыло вверх, к окну… Широко распахнутыми крыльями мара перегородила оконный проем и зашипела, скаля клыки. Сияющий сгусток скользнул к другому окну –
Смутные образы рассыпались следом за ними, призрачные изображения на миг зависали в воздухе… Неспешно шагающие меховые горы – мамонты! Грохот обтянутых кожей барабанов! И двое детей, ничего не видящих – их веки зашиты, ничего не слышащих – даже рев рогов не может поколебать их спокойствия, безучастно шли сквозь толпу людей в шкурах. К яме. Длиннобородый седой жрец, взмах копья… наконечник с хрустом вошел в висок мальчишке, пробил насквозь и вышел… из виска девочки. Они рухнули в яму, вдвоем, соединенные навеки одним ударом. Люди вокруг ямины заорали, потрясая копьями, их вопль отразился от небес. И сыпались, сыпались в ямину меха и шкуры, костяные ожерелья и наконечники стрел – прямо на вытянувшиеся на дне детские тела. Плечом к плечу, виском к виску, в медленно разгорающемся вокруг лунном блеске…
…Лунный блеск вдруг скатился вниз, как пролитая на оконное стекло вода. Две детские фигуры зависли в воздухе на фоне бревенчатой стены дома-крепости – изогнувшись, как нанизанные разом на невидимое копье. Зашитые грубыми стежками веки впервые дрогнули, точно пытаясь подняться, по телам прокатилась дрожь, на безучастных лицах мелькнул отблеск эмоций… Митя даже не понял – каких. То ли страха, то ли… облегчения? Лунный блеск вспыхнул еще раз, последний, окутывая тонкие фигурки… и пропал вместе с ними, рассыпался бликами. Когда погасла последняя искра, не осталось ничего.
Рыжая мара извернулась в воздухе… посмотрела на замершего внизу Митю… хрипло то ли каркнула, то ли расхохоталась… и тяжело взмахивая крыльями рванула вверх, навстречу… опускающимся на двор сумеркам.
Глава 45. Местные и пришлые
С протяжным, душераздирающим скрипом дверь в дом обвисла на одной петле – и вдруг осыпалась древесной трухой. Тонкая струйка праха потекла через порог. Дом-крепость с тягостным скрипом просел на угол.
С грохотом рухнули ворота.
– Митька!
– заорали с другой стороны, из вдруг вернувшегося мира… и словно подстегнутый этим криком Митя ринулся в разрушающийся дом.
Вокруг все сыпалось. Рассыпались в прах цветные коврики под ногами. Опадающими листьями срывались со стен ярморочные литографии. Гниль охватывала сундуки и поставцы, черно-зелеными разводами бежала по деревянным стенам. В доме перекликались тревожные голоса – кто-то из домочадцев Бабайко все же уцелел. Мимо, захлебываясь рыданиями, проскочили уже виденная баба с ребятенком. Мите не было до них дела, он мчался по… он вдруг понял, что бежит по следу как пес, по четкому даже не запаху – чувству. Чувству смерти.
И зачем этот самый виновный ему нужен? Да вовсе незачем, не его это дело… если только… если только это не Алешка Лаппо-Данилевский! Из груди у Мити вырвалось что-то вроде сдавленного рычания… и он ринулся вперед. Скорее, скорей! Не зря же поганец здесь в плаще и шляпе Рокамболя изображал, наверняка его лица никто не видел. Если он каким-то чудом улизнет – Митя лишится удовольствия спровадить поклонника Лидии на каторгу! Разом с его батюшкой! Митя понесся вихрем, каким-то чудом огибая груды праха и перескакивая ямины в насквозь прогнившем полу. Впереди мелькнул край черного плаща – знакомая фигура перемахнула подоконник. Митя вскрикнул от азарта – и прыгнул следом.
Волна пара окутала его, напрочь закрывая видимость, а когда развеялась, он понял, что в погоне за улепетывающим «Рокамболем» проскочил весь дом и теперь стоит на заднем дворе. А отчаянно плюющаяся кипятком паро-телега мчится прямиком на рассыпающийся от гнили забор. Митя вскрикнул снова… вперед, вперед, у него еще есть шанс! Один прыжок – и он в кузове, задрать Алексею его же собственный плащ на голову и приложить кулаком… Скорее, иначе тот уйдет и причастность не докаже…
Чудовищный удар сбил Митю в прыжке. Мир перед глазами перевернулся, забор встал «вверх ногами», Митя покатился по земле… Удары кулаков посыпались, казалось, со всех сторон.
– Получай, получай! – лицо Ингвара было красным, безумным, отчаянным. – Ннна, предатель!
Митя коротко, без замаха всадил выпрямленную ладонь Ингвару под печень. Руку прострелило болью от кончиков пальцев до локтя… зато Ингвар только хрипло охнул и скорчился, поджимая кулаки к груди.
Митя шумно выдохнул… свалил с себя съежившееся от боли тело, и с трудом поднялся на четвереньки. В заборе зиял пролом. Тарахтение паро-телеги доносилось издалека – и казалось издевательским. Все, не догнать.
Митя, пошатываясь, поднялся… посмотрел на скорчившегося у его ног Ингвара. Криво усмехнулся: из-под разорванного ворота блузы виден был след от цепи на шее.
– Надо же, как мы похожи… - пробормотал Митя… поколебался мгновение… и все-таки саданул носком сапога Ингвару в бок. Для большего сходства. Потер грудь и собственные бока – кулаками немчик бился больно.
– Между нами ничего общего! – неукротимо прохрипел Ингвар. – Я… Я расскажу, как вы меня бросили, трус! Если бы не брат и Аркадий Валерьянович… Но они узнают про вас всё! И Лидия тоже!
Все – это навряд, резню, учиненную Митей среди мертвяков, Ингвар не видел, по другую сторону забора он свалился раньше. Хоть в этом повезло. А остальное…
Митя присел рядом с Ингваром на корточки… и стиснул пальцы у него на плече. Немчик снова дернулся от боли – так и есть, вывихнуто. Митя просто-таки с нежностью улыбнулся в побелевшее от боли лицо Ингвара.
– А я расскажу… и моему отцу, и вашему брату… и ей, Лидии… - губы его чуть заметно скривились. – Например… например, о том… как вы так умоляли Бабайко вас не трогать… сапоги ему целовали… обещали сделать, что угодно…