Фабрика офицеров
Шрифт:
Капитан Катер пользовался доверием широкого круга лиц, и он пользовался им в лучшем смысле этого слова. Собиралось ли на Новый год общество отведать лучшие сорта вин — Катер был там. Освящали ли новый дом, хоронили ли какого-либо почтенного бюргера, праздновали ли годовщину какого-либо общества — ни одно из подобных мероприятий не обходилось без капитана Катера. И «Вильдлингер беобахтер», местная газетка, на следующий день писала: «…среди присутствовавших находился также представитель начальника нашей военной школы господина генерал-майора Модерзона — господин капитан Катер», или «…поздравления и пожелания счастья передал в самых теплых тонах господин капитан…», или «…среди многочисленных сопровождавших усопшего в последний путь находился капитан Катер, который произнес траурную речь и возложил венок».
Представительская работа входила в круг его служебных обязанностей. И, несмотря на кажущиеся неприятности и хлопотливость такого рода деятельности, при тщательном рассмотрении можно было увидеть, что она приносила немалые преимущества. Даже посещение церкви проводилось капитаном по расчету, поскольку в этом маленьком живописном городке, расположенном вдали от больших магистралей, господствовали еще трогательные архаические отношения, присущие религиозным людям. Даже влиятельные партийные деятели посещали здесь церковь.
Таким образом, Катер встретил на площади перед церковью и с готовностью приветствовал заместителя бургомистра, заведующего городской кассой, нескольких видных коммерсантов, чиновников городского магистрата и представителей различных благотворительных обществ. Дамам он всегда говорил «милостивая государыня», а что касается мужчин, предпочитал выражение «мой дорогой друг». Так он добился расположения у мужчин и прослыл галантным кавалером у дам.
После того как Катеру удалось установить несколько весьма полезных контактов и договориться по ряду вопросов с нужными людьми, он проследовал в церковь. Там он пробрался на одну из передних скамеек и сделал вид, что погрузился в молитву, что по заслугам было оценено общиной.
Подчеркнуто отрешенно опустил он взор, внимательно рассматривая свои ботинки. Он с удовлетворением констатировал, что они основательно вычищены, но должный глянец им не придан. При этом сейчас же подумал о своем ординарце, который стал лениться, но, к сожалению, знал о капитане слишком много, чтобы его можно было просто выставить на фронт. В то время, когда Катер был занят всеми этими вопросами, размышляя о них под пьянящие звуки органа, к нему подвинулась какая-то важная фигура, и он услышал приглушенный, доверительно звучащий голос:
— Слава творцу, господин капитан.
Катер оторвал взгляд от ботинок и осторожно посмотрел на соседа. Он узнал Ротунду, видного бюргера и крупного виноторговца, владельца кабачка «Пегий пес». Торжественно-постное выражение лица Катера сменилось сдержанно-дружелюбным, и он приветливо улыбнулся, промолвив в ответ:
— Слава господу, мой дорогой господин Ротунда.
Они незаметно обменялись под церковной скамьей сердечными рукопожатиями. Орган гремел, заглушая хор. Присутствующие открыли молитвенники.
Господин Ротунда был для капитана Катера нужным человеком. Не один раз капитан с избранными друзьями в тиши заднего кабинета «Пегого пса» обедал, и им всегда подавали вкуснейшую дорогую форель и отличное вино. У Ротунды был самый лучший винный подвал во всей округе. Его «вильдлингско-майнское» восхищало самых требовательных знатоков вина, а его марка «Вильдлингская арфа» была даже отмечена премией рейхсмаршала. Несколько бутылок этого благородного напитка Катеру не повредили бы, в особенности закладки 1933 года, или «сильванерского», а может быть, и «сухого отборного».
Капитан нагнулся к виноторговцу и доверительно спросил:
— Как дела, дорогой Ротунда? Как торговля?
— Плохо, — прошептал Ротунда. — Совсем никуда.
— Весьма печально, — прошептал в ответ Катер. Некоторое мгновение он прислушивался к пению хора, который в это время пытался достичь невероятного пианиссимо, что весьма затрудняло дальнейшую беседу. Катер переждал этот момент, набожно возведя взор к потолку церкви, и дождался, пока Ротунда вновь начал ему шептать.
— Вчера вечером ваши ребята разгромили все мое заведение, — промолвил он.
— Вероятно, из-за какой-нибудь бабы, не правда ли?
Ротунда подтвердил это предположение капитана, подумав про себя: «С этими фенрихами всегда одна и та же история. Перепьют — погром, недопьют — все равно погром. Если так пойдет дальше, то в конце концов доход от предприятия не в состоянии будет покрывать расходы на восстановление поломанного».
— Вы не смогли бы мне чем-либо помочь? — осторожно спросил Ротунда.
Капитан сделал вид, что он напряженно думает над этим вопросом. Он тоже считал, что с этими фенрихами настоящая беда и все одно и то же. Почти постоянно внизу, в городе, возникали крупные или мелкие стычки. Как правило, они замалчивались или улаживались внутренними усилиями, без придания этому огласки. После скандала протрезвевшие фенрихи охотно оплачивали нанесенный хозяину ущерб. Едва ли нашелся бы хоть один владелец злачного места, потребовавший официального расследования происшествия. Он имел бы после этого крупные неприятности. Но в союзе с капитаном Катером такой опасности можно было избежать.
— У вас сохранилось еще несколько бутылочек в вашем сокровенном уголке? — поинтересовался Катер.
— Для вас всегда, мой дорогой капитан, — заверил Ротунда.
Они могли теперь говорить друг с другом не стесняясь, так как вся община в полный голос пела какой-то псалом, а органист нажимал на все регистры.
— Обычно я на все это закрываю глаза, — заверил капитана хозяин заведения и виноторговец Ротунда. — Но на этот раз ваши вояки разошлись настолько, что это перешло всякие границы. В разгроме принимало участие целое учебное отделение.
Капитан Катер делал вид, что он во весь голос поет вместе со всеми. При этом он спросил, не показывая своего интереса:
— Вы, конечно, не знаете, о каком отделении идет речь?
— Знаю, — ответил Ротунда. — На этот раз я совершенно случайно узнал об этом. Это было отделение «X» из шестого потока.
Капитан Катер стоял некоторое время с открытым ртом, не говоря ни слова. Затем глаза его заблестели, а угреватое лицо засияло от удовольствия, и он тихо промолвил, наклоняясь к Ротунде: