Фабрика офицеров
Шрифт:
— Так оно и есть, — неохотно признался Ратсхельм.
— Ну а теперь будем говорить откровенно, — потребовал старший военный советник юстиции, который уже нащупал слабое место во всем этом деле. — Что вы натворили?
— Ничего! В самом деле ничего!
— Ну хорошо, так в чем же, по-вашему, может вас упрекнуть обер-лейтенант Крафт?
Ратсхельм молчал, ему было стыдно, но он не показывал виду.
И снова заговорил Катер, на этот раз прямо:
— Будем оперировать фактами. Крафт утверждает, что наш друг капитан Ратсхельм поддерживал с фенрихом Хохбауэром противоестественные отношения, а если выразиться точнее, что они оба — гомосексуалисты.
— Проклятие! — воскликнул Вирман. Несколько секунд он был полностью вне себя: маленький нервный человечек с растерянным лицом. — Черт бы вас побрал. Только этого нам не хватало!
Старший военный советник юстиции вскочил на ноги и нервно забегал взад и вперед по комнате.
Капитан Ратсхельм какое-то время молча смотрел на него, а затем спросил с возмущением:
— Надеюсь, вы не верите в мою виновность?
Вирман бросился навстречу капитану со словами:
— Что я слышу! Вы не виновны?
— Разумеется, — твердо сказал Ратсхельм.
— Это великолепно! — воскликнул Вирман, которому в голову вдруг пришла новая мысль. — Это же можно выдать за чистую клевету, более того, это оскорбление чести, необоснованное обвинение, за которое полагается тюремное наказание. Да с помощью этого мне удастся приблизить вашего Крафта на шаг к смерти!
— Путем потери моего авторитета и моей чести!
— Не спешите! — проговорил Вирман, хлопнув руками. — Только не спешите! Эту версию следует основательно продумать! Мы не должны допустить даже самой малейшей ошибки.
Проговорив это, старший военный советник юстиции пододвинул свой стул поближе к капитану Ратсхельму. Желая сохранить трезвый ум, он даже отказался выпить налитую ему рюмку коньяку.
— Уважаемый господин Ратсхельм, вы должны ответить на несколько моих вопросов. Итак, существуют ли свидетели?
— Свидетели чего?
— Ну, дорогой мой! — воскликнул удивленный Вирман. — Нам может помочь только полная откровенность. Итак, существуют ли свидетели, которые видели, как вы находились в противоестественной связи с фенрихом Хохбауэром?
— Разумеется, нет! — с возмущением выкрикнул Ратсхельм.
— Хорошо. Очень хорошо, — произнес Вирман довольным тоном. — Это очень важно. Однако нам следует ничего не выпускать из виду. Зададим вопрос по-иному: существуют ли свидетели, которые видели бы вас вместе с фенрихом Хохбауэром в не совсем одетом, а точнее, в неодетом виде?
— Тоже нет, господин Вирман!
— Тем лучше! Пойдемте дальше. Это еще не все. Следующий вопрос: существуют ли свидетели, которые были бы очевидцами того, как вы обменивались нежностями с этим фенрихом?
— Послушайте! — взревел Ратсхельм. — За кого вы меня принимаете?!
— За человека чести, господин капитан! — поспешил заверить Вирман. — До этого, к сожалению, дело пока не дошло, важнее то, кем вас считает Крафт, которому мы и должны помешать. Так что прошу вас продолжать отвечать на мои вопросы.
— Нет! — заорал Ратсхельм, покраснев от стыда как рак. — Никаких нежностей!
— Я щажу ваши чувства, господин капитан, можете мне поверить. К тому же я хочу и могу их уважать. Но мне нельзя этого делать в ваших же собственных интересах. Только поэтому я вынужден обратить ваше внимание на отдельные детали; нежностями в подобных случаях могут служить: длительное пожатие рук, обнимание за плечи, постукивание по спине партнера, похлопывание по заду.
— Прекратите! — заорал Ратсхельм. — Ничего такого не было!
— Это означает, что и таких свидетелей нет?
— Так точно, можно и так сказать.
— И нет ни писем, ни записей в блокноте, ни записок, написанных рукой Хохбауэра, содержание которых позволяло бы догадываться о подобных вещах?
— Нет. Я думаю, нет.
— Вы думаете, что нет? Это означает, что это не исключено, а?
— Это исключено! — глухо пробурчал Ратсхельм.
— Превосходно! — Старший военный советник юстиции потер руки. Теперь он соблаговолил выпить еще одну рюмку коньяку, многозначительно посмотрев перед этим на Катера. — Господин Ратсхельм, — снова заговорил Вирман, выпив коньяку, — таким образом, мы выяснили положение сторон. Теперь у вас нет другого выбора, кроме как выступать против обер-лейтенанта Крафта. И по двум причинам: во-первых, чтобы выполнить свой долг, а во-вторых, чтобы опередить Крафта. Последнее поможет вам сделать ваш инстинкт самосохранения. И вы можете с радостью сказать, что нашли во мне полное понимание и одновременно справедливого судью.
— Однако мой авторитет будет подорван, — озабоченно проговорил Ратсхельм.
— Ни один человек не может не подвергаться опасности, — заметил Вирман, наслаждаясь только что одержанной победой. — Вы, наверное, знаете знаменитое выражение: «Мир — не всегда самый лучший выход…» Это относится и к вам. Я же даю вам в руки решающий шанс: с моей помощью вы можете нанести своему противнику уничтожающий удар. Для этого вам достаточно сделать заявление, а каким оно должно быть — это мы вместе подумаем. Но между нами должна быть полная откровенность, и тогда вы безусловно одержите верх над господином Крафтом.
— Вы думаете, что это удастся? — спросил Ратсхельм тоном человека, обретшего надежду.
Старший военный советник юстиции утвердительно закивал головой, бросив в сторону капитана Катера несколько признательных взглядов. Затем Вирман взял свой портфель и сказал:
— Я хочу доверить вам, мои дорогие друзья, секрет, который держу в строжайшей тайне.
Оба визитера закивали.
Вирман вынул из портфеля какое-то дело и начал его листать. Наконец он, видимо, нашел то, что искал. Это была копия какого-то письма. Постучав по листку пальцем и обведя офицеров взглядом, он торжественно сказал:
— Здесь у меня находится письмо фенриха Хохбауэра, которое он написал своему отцу, коменданту Орденсбурга. Это письмо, написанное две недели назад, попало в мои руки окольным путем. Меня просили хранить его. И я должен заявить, господа, что это не просто письмо, а очень важный документ, который имеет серьезное значение для произошедших здесь событий. В нем прямо называется виновник. Но если и этого будет недостаточно для доказательства, тогда мне придется коснуться другого места в письме. А оно имеет отношение к вам, господин капитан Ратсхельм.