Фабрика офицеров
Шрифт:
И при всем том не забывать идеологическую сторону. Владельцы ресторанов с ярко выраженным национальным духом пользуются у меня особым вниманием, хотя и за счет фирмы Штобмейера, которая таким образом поддерживает единомышленников. Проникновенные беседы происходят в задних комнатах таких ресторанов по ночам. Посещаю встречи братьев по идее, которым мы опять-таки оказываем предпочтение в снабжении. К этому же относится и широкая кампания по пропаганде немецкого коньяка, завершаемая любимой Штобмейером медвежьей охотой, к которой приурочено издание богато иллюстрированной брошюры под названием «Обе стороны Рейна — немецкие». Лозунг, известный всем бравым германским мужчинам.
«Друзья, — сказал я 30 января 1933 года, — наконец пробил час, которого мы так ждали».
И при сем слезы стояли у меня в глазах. Ибо пили мы по этому поводу штобмейеровскую, зажигающую душу 50-градусную.
«С приходом новых времен и с ростом нового стремления к защите родины я все более испытывал желание отдать свои скромные силы во имя великой Германии и нашего фюрера. Так моя коммерческая деятельность должна была неизбежно уступить место военной карьере. Уже в 1934 году я — унтер-офицер первой мировой войны — прошел первые учения резервистов, за которыми последовали другие. В 1936 году я был уже лейтенантом и в 1938 году — обер-лейтенантом резерва. В этом звании отправился в поход и участвовал в решающих битвах, после чего в 1940 году последовало производство меня в капитаны с одновременным пожалованием мне Креста за военные заслуги второго класса. В 1942 году я был переведен в 5-ю военную школу, где под моей командой оказалась административно-хозяйственная рота, которой я командовал столь успешно, что в том же году был представлен к Кресту за военные заслуги первого класса».
Незабываемая немецкая весна 1933-го — радостное воодушевление повсюду, разумеется и в моей сфере. Достойное одобрения расширение гешефтов, быстрое основание новых филиалов. Перспективные беседы со Штобмейером о партнерстве в делах. Чувствительно-романтические часы в гостинице «Кенигсхоф». Батареи пустых бутылок; сотоварищи уже дрыхнут в зарезервированных для них номерах гостиницы; приглушенная музыка из бара. Размышляя, сидим в креслах, передо мной — новые бутылки. Я предлагаю Штобмейеру: приобретем ликерный завод «Штобмейер унд Катер» — в принципе и в частности.
Настроение бодрое — до самого позднего германского лета 1933 года. Часто разъезжаю в своем «мерседесе», радуюсь растущему доверию и набирающей силу кредитоспособности. Уделяю особое внимание осознанию новых, высших ценностей, к которым принадлежат и усиливающиеся семейные чувства. Устал от одиночества, что, конечно, не имеет никакого отношения к моему возрасту, а скорее — к Эдельтраут Маркквардт. Достойная любви женщина, очень добротно сколоченная, очень немецкая, многообещающая. Она владеет гостиницей «У серебряного венца» в Штуттгарте. Пользующаяся хорошей репутацией гостиница, в старогерманском стиле, всегда переполнена, в высшей степени доходная. У Эдельтраут трое детей — двое от первого брака, третий незаконнорожденный. Ее муж исчез несколько лет назад — неуемная страсть к приключениям или что-то в этом роде. Во всяком случае, он никогда не был хозяином, деловым человеком.
«Эдельтраут, — говорю я ей, — твоим детям нужен отец, не правда ли?»
«Возможно», — отвечает она и смотрит на меня выжидающе.
«Чудные ребята, — говорю я, — правда, я мало их знаю, но ведь хорошее чувствуешь сразу. Как ты думаешь, из меня получится отец для них?»
«Безусловно, — говорит Эдельтраут, прижимается ко мне и добавляет: — Как это чудесно — ты думаешь о детях, а не о моей гостинице».
«Ну, я прошу тебя, — говорю я, — к гостинице твоей я совершенно равнодушен».
«Это прекрасно», — радостно говорит она.
Чудесное настроение держится вплоть до весны 1934 года. Дел по горло, и не только в связи со свадьбой, назначенной на 30 января 1934 года. Дата выбрана после долгих размышлений: заключение германского брака плюс торжества в связи с годовщиной взятия власти — двойной праздник. Первый шафер — рубака Хаузер теперь в СС и в личной охране нашего фюрера — получает на мою свадьбу отпуск персонально от Гитлера, что отмечается нами особо. Второй шафер — советник коммерции Штобмейер из Мюнхена, германский национальный коммерсант, — в этот день сам не свой, чем-то удручен — очевидно, потому, что начал ощущать мое деловое превосходство, а может, потому, что в тот вечер мы пренебрегли штобмейеровскими ликерами. Но ведь у нас есть наш шнапс для гостей — мы пьем только самые лучшие вина.
Создаю сеть своих представителей. В пяти округах имя Штобмейера котируется высоко, стало нарицательным — благодаря моей неустанной деятельности. Сначала я замышляю завладеть филиалами, а потом — всей фирмой. Следующий мой замысел — создать гостиничный концерн, отталкиваясь от гостиницы «У серебряного венца». И пока я проворачиваю задуманное, вдруг, как снег на голову, телеграмма: присутствие в Мюнхене крайне необходимо! Я собираюсь — и что же я узнаю? Штобмейер в слезах, распсиховался — полный конфуз. Фирма летит к черту! А почему? Потому что этот Штобмейер, этот фрайер, отнюдь не арийский фольксгеноссе! Кто бы мог подумать?! Этот парень, националист до мозга костей, старый фронтовик, всегда поддерживавший отечественные организации, — и оказался не арийцем! Вот те на!
«Вы меня глубоко разочаровали, — говорю я с горечью, — но, надеюсь, еще можно что-нибудь спасти».
Но ничего спасти уже невозможно. Все погибло. Вместо того чтобы предусмотрительно обговорить все со мной, вместо того чтобы своевременно перевести фирму на мое имя, в верные руки, хотя бы в форме фиктивной торговой сделки, этот тип, мелочный и подлый, думает только о своих деньгах, а не о моей работе. Разумеется, я привожу в действие все связи, как-никак у меня много влиятельных друзей.
«Камерад Хаузер, — говорю я, — ты обязан мне помочь. Ты же знаком со всеми людьми, имеющими вес в обществе. Одно твое слово — и виртшафтсфюрер округа даст мне карт-бланш».
«Друг Катер, — говорит рубака Хаузер, — ты еще имеешь наглость просить меня о чем-то?! Ты втянул меня в такое вонючее дело! Как же тебе пришло в голову спарить меня в шаферах именно с этим Штобмейером? Если об этом узнают, я погиб. Я же тебя тогда прирежу. Слушай меня внимательно: брось это дело, выбирайся из него немедленно. Лучше всего исчезни на какое-то время. Уходят же люди на учебу. Ты это можешь, как офицер-резервист. А там посмотрим».
И вот я на первых учениях резервистов. Все идет как нельзя лучше: всепонимающие начальники, которые, как и все настоящие мужчины, не чураются хлебнуть. Важнейшая работа — культивирование товарищеского духа, все — на высшем уровне, и я, как кандидат в офицеры, имею право на посещение казино. Рубака Хаузер, которого грызет все же совесть, организует мне встречу с одним крупным деятелем из личной охраны фюрера — адъютантом в блестящей форме и с орденом Pour le merite на груди. Организуем торжественную вечеринку в его честь, на которой я сижу между ним и командиром батальона. В результате меня отпускают со службы в чине фельдфебеля с аттестацией: полностью соответствует званию офицера резерва.