Фабрика отклонений
Шрифт:
– Полагали, что из-за бомжа полиция землю рыть не будет, – тихо добавил Кулаков. – Тоже аргумент.
– Эх, ребятки-ребятки! – Крячко сокрушенно покачал головой. – Все вами изложенное определяет лишь выбор жертвы, но не мотив убийства. А он следует из личности преступника. Вы представьте себе этого человека. Кто, по-вашему, способен на такое?
– Вот! – Гуров поднял палец. – Учитесь, ребята, у полковника, пока он здесь. Осмотр, кстати, показал, что голова и конечности отделены были чисто. Покойника не рубили топором, сжатым в трясущихся руках, не пилили ржавой ножовкой. Работа велась хорошим
– Так точно! – Рязанцев заметно оживился. – Бывший хирург, патологоанатом. У него и свой инструмент мог остаться. А если он и сейчас работает, то мог и из кабинета прихватить для этих целей.
– Значит, искать надо кого-то из представителей этих профессий, – поддакнул Кулаков. – В среде, где существуют специальные или подходящие инструменты.
– Ладно. Я так понимаю, что поквартирный обход уже идет. Подождем результатов, – заявил Лев Иванович. – Скажите, Кулаков, следователь уже сделал запросы по отделам внутренних дел по поводу пропажи мужчины определенного возраста и телосложения?
– Только «циркуляр» в областную сводку.
– Мало. Слушайте задачу. Вам, Кулаков, надо составить задание для участковых уполномоченных и отделений уголовного розыска этого района и всех соседних. За моей подписью. В задании отразить: пропавшие жители, отдельно бомжи и законченные алкаши, указать их адреса. По окончании поквартирного обхода передать мне отчет по результатам. Вам, Рязанцев, составить перечень профессий, обладая которыми люди, по вашему мнению, могут относительно спокойно расчленить человеческий труп. Полагаюсь на вашу фантазию. Перечислите инструмент, подходящий для этого, приложите перечень мест, где такой можно раздобыть. Советую навестить морг и ознакомиться с характером повреждений на теле убитого. Вопросы?
– Срок исполнения? – дежурным голосом спросил Кулаков.
– Завтра к девяти утра в… – Гуров вопросительно посмотрел на Крячко.
Станислав не подвел. Со свойственной ему хозяйственностью и предусмотрительностью он успел позаботиться о том, чтобы в УВД Видного им с Гуровым выделили рабочий кабинет со всеми необходимыми средствами связи.
– В кабинет номер шестнадцать вашего отделения, – подсказал Крячко. – У нас там будет временный штаб.
Когда оперативники ушли, Гуров выбрался из развалин и осмотрелся. Когда-то к месту строительства был проложен щебенчатый грейдер. Потом все забросили, но эта трасса не особенно изменилась. Потому, наверное, что по ней никто не ездил. Даже дальнобойщики, свернувшие сюда с асфальта, воспользовались куда более удобной грунтовкой, проходившей немного правее.
– Так что ты, Стас, нашел в этом Рязанцеве? – спросил Гуров. – Думаешь, что будет у нас толковый помощник?
– Ты уже и сам понял. – Крячко пожал плечами: – Кулаков – более опытный, собранный, серьезный. У него, конечно, какая-то ограниченная фантазия, зато исполнителен и аккуратен. А Рязанцев – парень поверхностный, немного легкомысленный, зато у него бурная фантазия и живой ум. Его нельзя выпускать из ежовых рукавиц, надо иногда и похваливать, мотивировать, тогда парень и побегает. Видишь, как он предложения начал накидывать.
– Стас, а почему собака не взяла след?
– Собака? А я про нее тебе и не говорил еще. Не взяла, точно. Покрутилась на щебенке и ничего не унюхала. Криминалисты прошли по грейдеру до самого асфальта, но там, конечно же, нет никаких следов протектора. У меня зреет ощущение, что этот гаденыш рассчитал все, почти до мелочей.
– Вот именно, что почти. На сто процентов практически невозможно все предусмотреть. Вот мы с тобой и будем ловить его на этих мелочах. Главное для нас – не ошибиться, не пропустить настоящего серийного маньяка за этими глубокомысленными рассуждениями.
Когда он это вспоминал, у него непроизвольно начинали дрожать от ненависти руки. Это был нездоровый озноб. Раньше он такого за собой не замечал. Наверное, потому, что это была его мать, то святое, на которое никому не позволено поднимать руку. За мать он готов был убить любого, тем более такого упыря!..
Это было восьмого марта. И с тех пор женский праздник стал для него одним из самых ненавистных дней в году. Да, стал, но чего ему стоило всю оставшуюся жизнь скрывать это от матери. Хотя у нее тоже остались не совсем радужные воспоминания. Вот так они с тех пор и живут, скрывая друг от друга то, что помнят, что у каждого болит.
Тогда он пришел без предупреждения, потому что хотел сделать матери сюрприз. На работе к празднику выдали премию не только женщинам, но и мужчинам. Мудрое руководство решило, что представителей сильного пола тоже следует поддержать. Ведь им нужно покупать подарки своим любимым.
Он так и поступил. Купил роскошный букет в цветочном магазине, бутылку настоящего французского шампанского за полторы тысячи рублей.
Как она должна была обрадоваться! Он открывает дверь своим ключом, тихо входит, заглядывает в спальню, если мама еще не встала, или на кухню, если она уже хлопочет там. Сын представил, как прислонится щекой к дверному косяку и будет смотреть на нее. Собранные в узел рано поседевшие волосы, любимый голубой халат, хорошо знакомое родимое пятно на шее под ухом.
Все в ней было родное, с детства знакомое. Смотреть исподтишка на маму было для него возвращением в далекое счастливое детство. В те времена она была вообще единственным близким человеком на земле. Он стал взрослым, надолго покидал родной дом. Потом у него появилась своя квартира, но он все равно с грустью вспоминал маму. Как она готовит на кухне, вешает гардины, вяжет перед телевизором под ее любимым торшером.
Он вошел и сразу услышал раздраженные голоса. Что за?.. Не разуваясь, сын прошел к двери и увидел, как…
Нет, отчимом он его никогда не называл и даже не думал о нем в таком качестве. Какой он отчим! Приходящий муж, любовник матери. Сволочь, пользующаяся тем, что женщина его любит. А ведь даже мама не знала, что этот вот скот, скорее всего, тогда в автобусе Таню…
Не точно, но кое-кто что-то видел. Ведь не спаслась только она, единственная из всех пассажиров. Не важно, что они не были знакомы. Ведь на ее месте могла оказаться любая беременная женщина. Доказательств не было, только подозрения и тихая ненависть, доходящая до бешенства, которую приходилось скрывать от мамы. И ради нее.