Факел (книга рассказов)
Шрифт:
В общем, так. Сева молча повис на шее отца (да, характерно, молча, без визга радости), и стало ясно, что нет на свете силы, способной расцепить его руки.
Что дальше? Дальше ничего. Дальше счастливый конец. Ты понимаешь, бабуля, если хоть один человек не может без тебя жить, это уже ничего, это значит, ты хоть кому-нибудь нужен, а? Словом, дальше они жили вместе. Хоть и не расписывались, нет. А Зина, странное дело, стала исключительно домашним человеком.
В школу — в первый класс — отвел Севу именно Денис (так хотел Сева). И когда Дениса спрашивают, как мальчик учится, он гордо отвечает — он один из лучших в классе. Особенно хорошо идут у него чтение и рисование.
Заложница
Нет,
Значит, так, жила да была семья Паншиных. Старший брат Виталий Андреевич. Мужчина такой представительный, но без живота. Так это спину гордо держал — имеет право на всех чуть свысока поглядывать. А инженер-полковник. Правда, в отставке, но все одно — инженер-полковник. Потому ходил гордо и на всех посматривал чуть свысока. Жена и двое детей. Это важно? Важно. Вот как их звали — это неважно, но что они были — это важно.
Далее — сестра Мария Андреевна, младше на три года. Сестренка младшая. Правда, ее так сложно — Мария Андреевна — никто не называл. Нет, коротко и ясно — Маня. И у нее была дочь, тоже Мария. Ее все звали Машей. Значит, обе Марии, но мать — Маня, а дочь — Маша. Нормально. Маня работала на галошной фабрике, конвейер, пять лет до пенсии, а Маша три года повертелась зоотехником, но однажды почуяла в себе силу невероятную: я могу не только что животных лечить, но даже людей.
То есть тут так. Вот у человека есть внутренняя оболочка и наружная оболочка. Вот если поражается внутренняя оболочка, то это будет сглаз, а если наружная — то это уже порча. А может, и наоборот. Не в этом дело, она же ученая, Маша, и ей лучше знать. Главное, своей энергией Маша эти оболочки исправляла. Она даже и диплом экстрасенса мирового класса раздобыла.
Да, а замужем не была, то есть всю энергию расходовала на людей. Да, ты свою энергию тратишь, она, конечно, из космоса, но подзаряжаться надо и земными способами, словом, Маша время от времени поклюкивала. Все понятно, для подзарядки это полезно, а для своего здоровья вредно, и это каждому известно. Однако не для себя живем, для людей, и иной раз приходится наносить ущерб собственному здоровью, что сделаю я для людей, сильнее грома крикнул Данко.
Значит, брат и сестра. Виталий Андреевич и Маня. А был у них когда-то средний брат Юра, его в семье звали Юшей, но десять лет назад он помер от туберкулеза. У него двое сыновей осталось. Как их звать, неизвестно. Да это и неважно. Главное, жизнь продолжается, вот отец помер, а сыны живут. А как их звать и чем они занимаются, это неважно. Да и неизвестно. Люди — и это в них главное.
Значит, брат и сестра. Но жива была и маманя. Восемьдесят два года, маленькая, худенькая, волосики что весенний одуванчик перед облетанием. Однако что-то с памятью моей стало, то, что было не со мной, помню. Нет, не так. Маманя помнила, что было именно с ней, но не сегодня или вчера, а исключительно в ранней молодости. Да, тут важно, где именно люди жили. У Виталия Андреевича трехкомнатная в Фонареве, у Мани и Маши двухкомнатная в Губине, то есть брат и сестра жили в десяти километрах друг от друга. Две остановки на электричке. И маманя жила в Губине. Собственный большой дом, залив виден, пять комнат и с этим, с как его, с мезонином. Собственно говоря, родительский дом.
Да, но ведь что-то с памятью моей стало. Дом хоть и большой, но маманю одну в нем не оставишь. Ну ладно, летом в доме жила Маня и дети Юши — Виталий Андреевич жил на своей даче, десять соток, домик, сад. А зимой? Два года маманя жила то у дочери, то у сына. Так договорились — по очереди, нельзя же мамочку в беде бросать.
Да, но дочь брала маманю все с большим и большим скрипом, всякий раз жалуясь, что Маша недовольна,
В общем, так, Виталий Андреевич был не только старшим сыном, но именно что главой семьи. И вообще он маманю любил. Даже и жаловался, что маманя из всех детей больше любила дочь: мол, без мужа и простая рабочая, дышит резиновой пылью, это для здоровья очень неполезно, а старший сын и так в жизни хорошо устроился, он, так получалось у Виталия Андреевича, и без ее любви нормально живет. Ну, так не так, но у Виталия Андреевича получалось, что именно так. А он, значит, маманю любил. Сам признавался: как подумает, что Маня кричит на мать, а Маша попрекает бабульку куском хлеба, так капает на сахар валидол.
И однажды не выдержал — не фиг инфаркт зарабатывать, мне спокойнее будет, если мама постоянно станет жить у меня. Маня не упиралась, нет, она сразу согласилась.
Показал маманю соответствующим докторам, получил у них нужные справки: мол, маманя помаленьку в раннее девичество вплывает, и пригляд за ней не только желателен, но и буквально необходим. Оформил опекунство и прописал маманю к себе.
Ну да! А дом? Не жирновато ли, ребята, по нынешним временам, чтоб такой дом пустовал? Да, родительский дом, начало начал, ты в жизни моей какой-то причал, но дети разлетелись из гнезда, и гнездо без постоянной жизни развалится, и давайте его по-быстрому продавать. Ведь сейчас появилось навалом людей с капиталом.
Тебе половина и мне половина? Нет, Маня, Юшу обижать нельзя. Но ведь он умер. Да, он умер, но дети живы. Тебе треть, мне треть, им треть. Это и по справедливости, и по закону.
Покупатели нашлись сразу, все оформили законным порядком, денежки поделили, скарб из дома вынесли, новые люди скорехонько дом отремонтировали и вселились. Все! Есть вопросы? Нет вопросов!
Есть вопросы! Они обязательно появятся, когда все делят поровну. Нет, такого ни при каком раскладе быть не может, чтоб при дележке все были довольны. И Маня сразу возникла, почему детям Юши надо треть отдать, с каких это пор мертвенькому стало лучше, чем живому, нет, брат, надо треть поделить не между детьми Юши, а между всеми мамиными внуками. Тут все понятно, при таком раскладе и Маше кое-что перепадет.
Но Виталий Андреевич уперся: по закону именно так, как я предлагаю. В случае же противном дети Юши не дадут согласие на продажу дома. Конечно, Маня ведь на галошной фабрике работает, а не в юридической консультации, надуть ее проще простого, однако согласилась — все-таки треть лучше, чем ничего. И дом, значит, продали.
Ладно. Но тут новое дело. Где же, можно спросить, справедливость? Да, брат и сестра. Но у брата есть буквально все — и дача, и машина, и пенсия хорошая, он еще и в «ящике» охраной командует, в доме тонны хрусталя, на стенах и на полу ковры, совершенно нет живого места, одни ковры, то есть брат, значит, всю жизнь что сыр в масле катался, а его сестра в это же самое время делала для страны резиновую обувь и дышала при этом исключительно вредной пылью. Так где же справедливость на свете? Да будь мама в ясном сознании, она бы по-другому деньги поделила. Она бы поделила по справедливости. И кто больше нуждается, тот больше и получил бы. Не говоря уж о том, что Маня — любимая дочка.
Маня даже и шептунок пустила: мол, брат подкупил докторов, и те выдали нужную справку, а так-то мама еще о-хо-хо и буквально все помнит. Когда шептунок дополз до Виталия Андреевича, он, понятно, обиделся. Не веришь мне, давай вместе свезем маму к любым докторам, кто же признает ее здоровой, если она неделю ищет фату, если, Маня, она не найдет фату, то не сможет выйти замуж, а если не выйдет замуж, то и нас с тобой не будет, Маня, и это для мамочки большое горе. Она ведь хочет, чтоб мы были, и для этого обязательно надо найти фату.