Фактор Черчилля. Как один человек изменил историю
Шрифт:
Черчилль моментально заметил потенциал их дела. Он решил, что у авиаторов должно быть собственное подразделение со своей идентичностью и кастовым духом – так было положено начало тому, что впоследствии стало Королевскими ВВС. «Пока у авиации время Стефенсона, – провозгласил он, имея в виду изобретателя паровоза, – и наши машины еще ненадежны. Но придет день, когда они будут безотказны и крайне значимы для нашей страны». Черчилль был так взволнован, что захотел побывать в воздухе сам – и даже научиться летному делу.
Чтобы понять, насколько он был чокнутым, вспомните, что прошло лишь десять лет, как
Они кажутся смертоубийственными. Такими они и были. Подсчитано, что в 1912 г. один полет из пяти тысяч заканчивался летальным исходом. По современным стандартам это безумно опасно. Сравните с другим способом передвижения – на велосипеде по Лондону, – который несколько иррационально считается рискованным. При этом к смерти приводит одна поездка из 14 миллионов. Теперь вы понимаете, какой опасности подвергался Черчилль.
В наши дни на таком самолете не позволят взлететь никому, не говоря уже о старшем министре правительства. Одним из первых инструкторов Черчилля был двадцатитрехлетний аристократический отпрыск Спенсер Грей. Но спустя некоторое время Спенсеру пришлось выйти из игры: у него была аварийная посадка, в которой он получил травмы, изменившие его уклад жизни.
Друзья умоляли Черчилля остановиться. Его кузен Санни, герцог Мальборо, сказал: «Я не думаю, что у меня будет возможность написать тебе еще много писем, если ты продолжишь свои путешествия в воздухе. И я всерьез полагаю, что твои обязанности перед женой, семьей и друзьями должны заставить тебя воздержаться от подобной практики или развлечения, – как бы ты ее ни называл, – которая сопряжена со столь большой опасностью для жизни. Ты действительно неправ». Ф. Е. Смит заявил ему, что он ведет себя «по-дурацки» и «несправедливо по отношению к семье».
Его кузина леди Лондондерри сказала, что он был «злым». Жена Черчилля Клементина была крайне обеспокоена его увлечением, и порою он уходил тайком, ничего не сказав ей. «Сегодня я плохо вел себя и полетал», – признался он 29 ноября 1913 г., словно он пробрался в кладовую и съел пудинг, приготовленный для детей.
Затем его инструктором был другой молодой и лихой капитан Гилберт Уайлдмен-Лашингтон. Черчилль провел с Лашингтоном весь свой день рождения, 30 ноября, причем немалую его часть в воздухе. Капитан написал своей невесте мисс Эйрли Хайнс о неудержимом ученике: «Мы с Уинстоном взлетели по его распоряжению в 12:15, и он был настолько захвачен, что не представлялось возможным вывести из машины. За исключением 3/4 часа на ланч мы были в машине до 3:30. Он подает большие надежды и снова приедет сюда для обучения и практики».
Быстрый ланч прошел в домике Лашингтона, где Черчилль заметил фотографию молодой женщины и спросил о дате свадьбы. Капитан Лашингтон пояснил, что он копит на нее. Можно предположить, что обучение Черчилля было важным источником дополнительного дохода. Увы, свадьба так и не состоялась. Три дня спустя Лашингтон погиб из-за скольжения на крыло именно того самолета, в котором проходило обучение.
До нас дошло леденящее душу письмо Черчилля Лашингтону, отправленное, по-видимому, вечером того дня, который они провели вместе. Он спрашивает, почему его не слушается руль направления, отчего тот так неповоротлив. «Может, объяснение состоит в том, что я чересчур толкаю на себя», – загадочно добавляет Черчилль. Лашингтон написал ответ, подтверждая, что, скорее всего, причина в этом. Он опробовал руль направления, и тот работал превосходно. «Вы чересчур толкаете на себя», – соглашается Лашингтон и отправляется в свой последний роковой полет.
Мы можем спросить, что значили эти слова о чрезмерном толкании. Понимал ли Черчилль, что на самом деле происходит с этими примитивными закрылками и рычагами? Понимал ли это хоть кто-нибудь?
После смерти Лашингтона Черчилль поклялся Клементине, что прекратит полеты. Впоследствии, в 1914 г., Черчилль снова дал такую клятву. Тогда он пригласил британского воздушного аса Густава Хэмела выступить перед Королевским летным корпусом. Хэмел получил новую машину под Парижем, взлетел оттуда и пропал над Ла-Маншем.
Тем не менее, как мы видели, Черчилль продолжал управлять самолетом. Он неоднократно долетал до Франции, блаженствуя подобно жаворонку в небесах. Черчилль постоянно восхищался скоростью и удобством воздушного сообщения. В 1919 г. он снова сидел в кабине пилота, и в преддверии ключевого эпизода в Кройдоне судьба уже давала ему всяческие предупреждения.
Как-то он полностью заблудился во время шторма над севером Франции. Ему пришлось снизиться, он увидел железнодорожный путь и по нему сумел проложить свой курс. За месяц до кройдонского случая у него уже была серьезная авария на аэродроме Бюк вблизи Парижа. Длинная трава замедлила его разгон, и шасси зацепилось за препятствие в конце взлетной полосы.
Самолет кувыркнулся, словно подстреленный кролик, говорил Черчилль. Тогда он повис вниз головой на ремнях безопасности. А теперь ему предстояло жестоко и принудительно соединиться с землей Кройдона. Если перед ним промелькнула его жизнь, ему, наверное, подумалось, насколько он был безрассуден все эти годы.
Когда мы размышляем о непомерной храбрости в начале его военной карьеры, мы можем прийти к заключению, что он нарочито навлекал на себя опасность. Подобно Ахиллесу или рыцарю короля Артура, он жаждал не только оказаться в гуще битвы, но, прежде всего, быть увиденным в этой гуще.
Его подвиги начались на Кубе, когда ему было двадцать. Там он, как и с успехом впоследствии, оказался в несколько двусмысленном положении, будучи одновременно офицером британской армии и репортером с линии фронта. До того он удовлетворительно завершил обучение в Сандхерсте: по успеваемости был двадцатым из 130 человек своего выпуска, также стал бесстрашным и искусным наездником. Вскоре он завербовался корнетом в 4-й Ее Королевского Величества гусарский полк. Служба в армии была накладной, и в журналистике Черчилль видел хитроумный способ увеличить свой доход и лично навести глянец на собственную репутацию.