Фактор Черчилля. Как один человек изменил историю
Шрифт:
Сложите эти категории вместе, и у вас получится много людей.
24 января 1965 г. Уинстон Черчилль умер в возрасте девяноста лет. Около трехсот тысяч людей прошли мимо его гроба на церемонии прощания в Вестминстер-Холле. Это были первые после Веллингтона государственные похороны человека, не принадлежавшего к высшей знати. Вы видите их на хронике – британцев эпохи моих родителей: старики с ввалившимися щеками и с фетровыми шляпами в руках, женщины в тяжелых пальто и платках, но также молодые мужчины в брюках-дудочках и пергидролевые девушки в коротких юбках, накрашенные тушью и красной помадой. Они плачут, вглядываются, держат
После заупокойной службы в соборе Святого Павла тело Черчилля было перевезено на баркасе «Хавенгор» от пирса Тауэра к вокзалу Ватерлоо. Когда судно проплывало мимо доков на Темзе, подъемные краны склонялись в знак прощания. Специальный поезд перевез умершего в Блейдон в графстве Оксфордшир, где он был предан земле на кладбище у церкви – шпиль этой церкви можно увидеть из окна комнаты, в которой он родился.
Вполне достойно, что в деревне нет назойливых знаков о находящемся там месте его упокоения, нет, разумеется, и никаких рекламных щитов у дорог. Я прохожу через кладбищенские ворота и останавливаюсь у могилы. Из-за лишайника и других природных причин надписи на большой плите уже немного размыты. Он лежит вместе с женой, матерью, отцом, своим братом и своими детьми. Настало время подумать в последний раз о величии его духа. Не о том, что или как он сделал, но о том, откуда взялась эта исполинская энергия.
Глава 23
Фактор Черчилля
Хотя я люблю писать и думать об Уинстоне Черчилле, должен признать, что старина порою бывает несколько пугающим. Потороплюсь сказать о неизменном огромном удовольствии работы с ним, но по мере того как вы пытаетесь воздать должное его жизни, вы отчетливо сознаете, что оказались прикованы к гению, гению невероятной энергии и плодовитости.
Для тех из нас, кто тщился сделать хотя бы что-то из того, с чем справился он, это может быть слегка обескураживающим. Если вы когда-либо хотели стать политиком, журналистом, историком – или даже художником, – вы неизбежно начинаете теряться в догадках, как же ему все это удалось.
Но вот и подходит к концу мой долгий ланч с внуком Черчилля Николасом Сомсом. Гриль-бар при отеле «Савой» выставляет счет, прямо скажем, черчиллевский по своему размаху. Я же пытаюсь справиться с последним громадным вопросом. Его дедушка изменил историю, переведя супердредноуты с угля на нефть. Но на каком виде топлива работал сам Черчилль? Что его толкало?
Сомс задумывается и через некоторое время удивляет меня, сказав, что его дедушка был вполне обычным парнем. Он делал то, что любят делать другие англичане: заниматься домом, хобби и тому подобное. «Знаете, во многом он был близок к стандартному семейному человеку», – говорит он.
Да, замечаю я, но никакой стандартный семейный человек не опубликует текстов, в которых больше слов, чем у Шекспира и Диккенса вместе, не получит Нобелевскую премию по литературе, не убьет бесчисленное множество людей в вооруженных конфликтах на четырех континентах, не проработает на каждом крупном государственном посту, включая премьер-министра (дважды), не окажется необходимым для победы в двух мировых войнах и не напишет картин, которые после его смерти будут продаваться за миллион долларов. Я стараюсь разобраться с первичным источником всей этой энергии.
И что же мы подразумеваем под интеллектуальной энергией? У нее психологическая или физиологическая основа? Был ли он наделен генетически либо гормонально некоторым более совершенным процессом внутреннего сгорания, или же все явилось следствием психологического становления в детстве? Возможно, было смешение этих двух причин. Кто знает, – я полагаю, что ответ зависит от вашего взгляда на соотношение телесного и духовного.
«Кто-то чадит влажным хворостом, а другой может сжечь//Весь сгораемый мир в маленькой комнате», – писал Уильям Батлер Йейтс в свой лучший пророческий период («Some burn damp faggots, others may consume//The entire combustible world in one small room»). Если вам нужен двенадцатицилиндровый и шестилитровый потребитель всего сгораемого мира, то это Черчилль. Помню, когда мне было лет пятнадцать, я читал эссе психолога Энтони Сторра, в котором он утверждал, что самой большой и важной победой Черчилля была победа над самим собой.
Автор имел в виду, что Черчилль всегда осознавал, что был маленьким, низкорослым и трусливым в школе, – вспомните эпизод, когда другие мальчики кидали в него крикетными мячами и он убежал. Итак, усилием воли он решил победить трусость и заикание, а тренировками с гантелями преобразовать свои 36 килограммов в тело Чарльза Атласа [96] . Сторр рассуждает, что, преодолев собственную трусость, легко преодолеть все остальное.
Я все время считал, что этот анализ в целом хорош, но его логику можно упрекнуть в близости к порочному кругу. Я подразумеваю, почему он решил справиться со своим страхом. Был ли он на самом деле трусом? Растопчет ли пугливый школьник соломенную шляпу ужасного директора? Я надеюсь, что к настоящему времени у читателя вполне достаточно сведений, чтобы сформировать собственное неплохое представление о психологии Черчилля, и, наверное, не требуется развивать аргументацию дальше.
96
Атлас Чарльз (1892–1972) – создатель бодибилдинга.
Что же мы имеем в совокупности? С одной стороны, несомненно влияние отца: боль из-за отторжения и постоянной критики, страх не оправдать ожиданий, необходимость после ранней смерти Рандольфа как отомстить за него, так и превзойти его. С другой стороны, была мать – друг мой, что за женщина! Дженни играла ключевую роль, она подталкивала Черчилля и помогала ему, в конце концов, его слава была отчасти и ее славой. Можно лишь гадать, насколько побуждало безрассудную храбрость и героизм Черчилля в Малаканде понимание того, что его мать, возможно, переспала с Биндоном Бладом, чтобы он там очутился.
Был и общий исторический контекст, в котором он появился на свет. Когда родился Черчилль, Британия не только находилась на пике славы, но его поколение также осознавало, что понадобятся сверхчеловеческие усилия и энергия для защиты империи. Одно лишь это напряжение позволило викторианцам стать в какой-то мере более крупными личностями по сравнению с нами, словно они были созданы с большим масштабом.
«Они были тверже, жестче нас, – говорит Сомс. – Заметьте, что мой дедушка всегда настаивал, чтобы кто-нибудь ухаживал за ним, где бы он ни был».
Была также естественная самовлюбленность, разделяемая в большей или меньшей степени всеми человеческими существами, и стремление завоевать авторитет и уважение. Мне всегда казалось, что у Черчилля в голове был секретный силлогизм:
Британия = величайшая империя на Земле.
Черчилль = величайший человек в Британской империи.
Следовательно,
Черчилль = величайший человек на Земле.
Эндрю Робертс говорит, что это верно, но слишком скромно. Правильным будет силлогизм: