Фактор фуры
Шрифт:
– Скажем так, истории как единого поступательного процесса.
– Вовка развернулся к нему на стуле.
– Ну, совсем наглядно.
– Он вдруг схватил ручку, первую попавшуюся распечатку и размашисто начертил на обороте крест - систему координат.
– Если по горизонтали расположить время, а по вертикали - что угодно (технические навыки, развитие гуманистических представлений - любой «цивилизационный» параметр), история в целом никак не получится кривой - никакой конфигурации. Получится - ломаной. Причем такой: незначительные колебания почти по всей длине, а в самом конце - резкий скачок. Такая внезапная эрекция. Еще раз: что бы ни было по вертикальной оси - картина выйдет одинаковая. И вот на этом маленьком эрегированном отрезке будет Европа Нового времени.
– В смысле европейцы - круче всех?
– не понял Андрюха. Он подтянул к себе свободный стул. Стул крякнул, но выдержал.
– Что значит «круче»? Дело не в оценках, а в том, что наш мир - он качественно иной (повторяю: качественно!), нежели тот, в котором жило человечество подавляющую часть своей истории. И история наша - это совсем другая история. И она никоим образом не венец предыдущей. Скорее - скачок сильно в сторону.
Андрюха что-то буркнул, не очень, видимо, понимая, куда собеседник клонит.
– … Ну давай на пальцах.
– Вовка предсказуемо входил в раж.
– История человеческой цивилизации - та, что худо-бедно известна, от первых номов в долине Нила до Андрея Крепина, - насчитывает, если грубо, порядка шести тысяч лет. Европа, новая Европа, та, что началась с Возрождения (с Колумба, Коперника и Лютера), - для пущей наглядности будем считать: пятьсот лет. Какое соотношение? Одна двенадцатая к одиннадцати!
– Почему именно с Возрождения?
– Потому что до него даже Европа, средневековая Европа, от всех прочих цивилизационных моделей В ГЛАВНОМ не отличалась.
– В чем это - главном?
– Все относительно развитые культуры первых пяти с лишним тысяч лет знали лишь самые элементарные технические приспособления и использовали простые виды физической энергии - так? Ни одна из этих культур не проводила принципиальной границы между наукой в ее нынешнем понимании и мифологией и религией (тоже в нашем понимании). Все эти общества были кастовыми или сословными. Все эти цивилизации были цивилизациями, так сказать, региональными - не претендующими на всемирную экспансию. При всем разнообразии культур и государств одиннадцати двенадцатых истории человечества, по вышеперечисленным пунктам они - едины. В той же мере, в какой все они - по тем же пунктам - отличны от цивилизации нынешней: европейской по происхождению и всемирной по распространению, позитивистской, секулярной, бессословной, технологической…
– Погодь, погодь, - пытался притормозить этот полив Крепин, но я-то знал, что теперь все бесполезно.
– Технический прогресс?
– осведомлялся Вовка тоном, каким обычно спрашивают: «Ты на кого наехал?» - Нужны комментарии? Сравни, допустим, оружие, которым рубились какие-нибудь шумеры в третьем тысячелетии до эн э, и то, которым пользовались англичане с французами во время Столетней войны в четырнадцатом веке после Рождества Христова. Посудину, на которой плавал какой-нибудь Одиссей, с теми, на которых ганзейские купцы ходили всего лет шестьсот назад. Принципиальная разница есть? Нет. А теперь поставь рядом с этим ядерную бомбу и экраноплан. И прикинь исторические отрезки. У кого-то из популярных медиевистов я читал, что те же Cредние века по отношению к Античности не знали практически никакого прогресса в области механики. Все употреблявшиеся средневековыми европейцами механизмы были описаны еще как минимум в эллинистическую эпоху… И это - о той средневековой Европе, непосредственно из которой вроде бы вышла нынешняя цивилизация термояда, Интернета и клонированных стволовых клеток. Причем - всего за полтысячелетия!..
Славка озабоченно покивал в их сторону, сделал ладонями успокоительный жест: продолжайте, мол, ребята, - подмигнул мне и поманил рукой. Что-то он там держал в другой под столом - на фоне Андрюхиного визита легко было догадаться, что именно.
– … Наука? Нынешние базовые представления об устройстве Вселенной идут от Коперника, Галилея и Ньютона. А само нынешнее понятие науки, разделение наук, научная методология - это все началось только с Бэкона и Декарта…
Я подошел к Славке. Он, скалясь, демонстрировал мне полуторалитровую пластиковую бутыль без этикетки с мутноватым содержимым. Я жестом изобразил стакан и вопросительно поднял брови. Славка озабоченно огляделся.
– … Социальный прогресс? На протяжении одиннадцати двенадцатых истории все человеческие общества были едины в наличии строгой и беспрекословной внутренней иерархии. Сословная и кастовая принадлежность определялась рождением и, как правило, не зависела от воли индивида, способностей и свойств натуры. И сменить место, так сказать, общественной дислокации было весьма затруднительно, а иногда и невозможно вовсе. Брахман не прикоснется к бханги, родившийся вилланом сеньором не станет… До просветителей никому в голову не приходило говорить ни о равенстве экономических возможностей, ни о равенстве общечеловеческих прав…
– И чего в этом хорошего?
– весело осведомились от дверей. Я и не заметил, как она вошла - Варя, коллега по этажу из журнальчика с фрейдистской аббревиатурой ИД («Имидж и Дизайн»).
– Хорошего?
– агрессивно развернулся к ней Вован.
– В смысле справедливого? Вот тем ты и отличаешься от древних. Тем, что считаешь - сознательно или подсознательно, - что все должно быть справедливо. Или хотя бы двигаться в сторону некоего совершенства. Вообще - куда-то… Отличаешься - более или менее сознательным ощущением поступательного движения истории. Какого-никакого прогресса. Но ведь до Нового времени такого понятия вообще не существовало! Имеется в виду даже не прогресс как осмысленное улучшение социума (как его обычно понимают с легкой руки Вольтера и Монтескье) - а вообще представление о последовательном изменении условий существования человечества. О том, из чего исходили так или иначе и энциклопедисты, и Фурье, и Гегель, и Маркс, и даже какой-нибудь Фукуяма, и что - пусть без оценочности - все равно является безусловным фактом нашей современной действительности. Сейчас-то уж точно далеко не все верят, что мир меняется в лучшую сторону - но он, несомненно, меняется, и чем дальше, тем быстрее. Но ведь меняться - последовательно и принципиально меняться - он начал всего лет пятьсот назад! До этого ничего подобного не было. Никогда до этого не случалось революций: ни научных, ни технических, ни промышленных, ни социальных. Никогда не было такого, чтобы одна цивилизация расползалась на весь земной шар… Подавляющую часть своей истории человек - каждый конкретный и человечество в целом - знал свой шесток: в обществе, на карте, в мироздании. И только Европа в какой-то момент нарушила этот статус кво.
– Почему? И зачем?
– спросила, улыбаясь, Варя. Я знал, что она любит слушать Вовку. Не сказать чтоб я ему не завидовал. Мне оставалось только галантно предложить гостье щербатый граненый стакан с очередным жутким продуктом алхимических Андрюхиных изысканий.
– А что провозгласил целью новой науки Френсис Бэкон - тот самый, который первым развел теологию и эмпирику?
– Что?
– Варя понюхала и сделала большие глаза.
– Обретение разумом власти над природой. Чего захотел обобщенный европеец Ренессанса? Сделать мир измеримым, понятным и предсказуемым. Подвластным.
55
Утро в Баирру-Альту. Мостовые в обильных бутылках, пластиковых стаканах с чудом выжившими лимонными дольками, прочих следах ночной гулянки. Негритянка лениво поливает шлангом загаженную брусчатку перед еще не открытым кабаком. Немолодые кофейно-загорелые работяги вручную на веревках поднимают на леса прямоугольник кровельной жести. Громко и с выражением распевает сумасшедший. Разгоняет по стеночкам нечастых пока прохожих зеленый агрегат с бешено вертящимися щетками, сам по себе занимающий половину уличной ширины.