Фактор фуры
Шрифт:
– Это я, - нервно произнес Губастый в телефон на инглише.
– Слушайте своего Йори.
– Он приложил мобилу мне к щеке.
– Хэлло?
– осторожный голос Мирского.
– It’s me, - сказал я, не прерывая процесса.
– Everything he says is true. Pay for me. Give him the money…
Губастый тут же отобрал мобилу:
– Слышали? Я перезвоню и скажу, сколько за него хочу.
– Он отключился.
Я завершил процесс. А мобилу-то он мне совал дешевенькую, новую - не ту, по которой он говорил раз по-арабски в дороге… Я подумал, что эту он купил в магазине при заправке (дабы не вычислили). Тогда же и позвонил в первый раз (ничего себе память на цифры!). И Серега, слава богу, все понял…
– Пошли!
– Он уже открыл дверь.
– Застегнуться дай.
– Я все не мог совладать с ширинкой.
– Пошел, сакер!
Я пошел с расстегнутыми штанами.
– Куртка!
Я вернулся, подобрал куртку. Вышел наружу, получил щедрого пендаля. Костлявый стоял, руки в карманах, прислонившись к машине, глядя на нас. Губастый что-то весело сказал ему, тот не ответил.
Я взял куртку в зубы, не с первого раза открыл дверцу. Кряхтя, влез, неловко захлопнулся. Сидя застегиваться было еще менее удобно. Костлявый плюхнулся рядом, презрительно наблюдая за моими попытками. Я стал возиться совсем уж неуклюже, безрезультатно, надеясь, что выгляжу достаточно униженно. Мосол отвернулся. Губастый тронулся. Руки мои остались скованными спереди.
43
Марсель начался, как любой большой европейский город: ангарные параллелепипеды, безликие новостройки. Дождь. На первом же светофоре, встав на красный, Губастый - я заметил - бросил быстрый взгляд в зеркальце (Мосол вроде по-прежнему дремал), как бы невзначай сполз кистями с руля, нырнул под полурасстегнутый флис и, слегка дернув плечами, сделал на животе обеими руками осторожное короткое движение, сопровождавшееся почти неслышным щелчком. Ничуть не меняя выражения лица, равнодушно глядя на дорогу (я сам косился в зеркальце), взялся снизу за баранку.
Я знал, что у него там за поясом. Ствол.
Он сейчас дослал патрон.
Я застыл на своем сиденье, не шевелясь, не производя ни звука, глядя на собственные колени, - полная прострация, разложение личности, коллапс. Нет меня.
Да и никто практически не шевелился - Мосол не просыпался, Губастый по-прежнему спокойно вел. Явно не в сторону центра - мы все крутили по довольно задрипанным окраинам, между складов и бензоколонок. С тихим звуком ходили «дворники».
Мосол вдруг что-то спросил, Губастый быстро ответил - вроде небережно, но я слышал, как напряжен его голос. Мосол внимательно осматривался - не вертя, однако, при этом головой: только глазами стрелял. На меня в том числе. Я уставился перед собой.
Они заговорили - я не очень распознал интонацию разговора: кажется, Губастый Мосла в чем-то убеждал. В чем-то маловажном. Костлявый вроде не очень возражал. На совсем небольшой скорости мы сворачивали, шлепая по лужам, из одного проулка с разбитым асфальтом в другой: краем глаза я заметил развалины с одной стороны и бетонный забор - с другой.
Потом Губастый сказал что-то еще, и мы остановились. И сейчас же, без малейшего промедления, Костлявый подался вперед, левой рукой схватил Губастого за подбородок, задирая его голову вверх и прижимая к подголовнику, а правой быстро провел «напарнику» горизонтально по горлу - все одним мягким, точным, аккуратным движением. Плечи Губастого подпрыгнули, он сильно толкнул всем телом спинку сиденья; в зеркальце я видел, как кровь широко вывалилась из разреза под его подбородком… И тотчас получил жуткий - как железным рельсом с размаху - удар в висок, бросивший меня на правую дверцу… и второй - не слабее, - и третий, четвертый, пятый, в ухо, в затылок… Костлявый молотил кулачищем, вбивая мою голову в угол между стеклом и передним сиденьем, словно желая расколоть, к черту, череп, загоняя меня в накатывающую тошную черную муть: глубже, глубже, все… иду ко дну, в клубящуюся взвесь… Я терял сознание - и я знал, что мне нельзя его терять, ни в коем случае НЕЛЬЗЯ!!!
– и каким-то последним, чисто волевым, усилием держался… барахтался… рыпался…
У него не было времени - решив, что я отрубился, Мосол бросил меня (я остался, обмякнув, завалясь вперед-вбок, с окровавленной мордой), распахнул, судя по звуку, свою дверь, выскочил, захлопнул, открыл водительскую, быстро обшарил Губастого, стащил с сиденья наружу, прыгнул на его место сам, бухнул дверцей, рванул рычаг и газанул.
«Опель» взвизгнул шинами, сотрясся на колдобине, пошел, разгоняясь, тут же резко затормозил, круто повернул (перекатывалось что-то в заднем отсеке)… Голова моя дико кружилась, муть подкатывала прибойной волной, раз за разом, норовя сволочь на глубину… Я, стиснув зубы, выдираясь с тянущим усилием - словно из мокрого тяжелого мягкого песка (одну влипшую по середину голени ногу… другую… первая уже опять увязла - опять… и еще шаг назад…), - отступал, отступал, отступал… Отвалился на спинку, судорожно вдохнул-выдохнул, увидел между подголовниками глаза обернувшегося Мосла - и, нырнув вперед, подняв скованные руки, вломил ему левым локтем в рыло. Приподнялся, перебросил руки через его голову, резко подался назад: изо всех сил - изо вс-с-сех!!
– давя левым предплечьем Мослу на горло, вминая его в сиденье (он был длинный, и голова его удобно торчала над спинкой), используя правую руку как рычаг - сейчас наручники даже помогали… Мосол оторвал кисти от руля, вцепился в мое предплечье - руль освобожденно крутнулся, машину повело, все вокруг стремительно - карусель - провернулось, подскочил откуда-то сбоку грязный оранжевый ковш контейнера для строительного мусора…
Гулко ахнуло, хрустя и разлетаясь, - меня с расплющенной, к черту, грудной клеткой перевернуло и вышвырнуло: разом отовсюду. Но, кажется, лишь на какие-то мгновения - я вдруг почувствовал, что запястья мои яростно дергают: Мосол освобождал голову. Освободил - висевший на нем я сполз в щель между сиденьями… Закинул на свое локоть, сипло дыша, подтяну-у-у-лся… Цветные амебы перед глазами. Ощущение - что ни одного целого ребра. Машина стояла - кажется, как-то криво; лобовое полностью утратило прозрачность: месиво трещин.
Мосол совладал с дверью, вывалился наружу. Тут же схватился за ручку задней, распахнул, сунулся в салон - рожа его, кривая сама по себе, была совершенно уже перекошена, «упавшая шторка» в глазах, «перо» в руке. Я развернулся на сиденье, подтягивая ноги (Костлявый молча, бешено протискивался в тесное пространство), ударил обеими - попал ему в грудь… пнул носком правой вверх, Мослу в подбородок, звучно прикладывая его затылком о крышу… и подошвами обеих - от себя, наружу.
Нож полетел на пол, Мосол - на асфальт. Борясь с тошнотой и головокружением, ворочая плечами (страшно мешала несвобода рук), я рванулся следом, к выходу. Мосол ошалело поднимался с земли, размазывая рукой по морде кровь. Я нагнулся, подобрал «перо», спустил на асфальт одну ногу. Другую. Меня шатнуло назад - я не упал только благодаря тому, что оперся спиной о машину.
Мосол был уже на ногах - его тоже мотало, взгляд абсолютно озверелый, рука, зацепившись, рвет что-то из кармана. Стиснув правой рукоять ножа, левой - правую, я шагнул к нему. Он выдрал наконец пистолет, сунул ствол мне в нос и нажал спуск.
Не нажал. Предохранитель… Думаю, Мосол так и не понял, в чем дело: обеими руками, что есть мочи - справа и снизу вверх, - я вбил ему лезвие под грудину. Аж приподнял его. Вырвал - и еще раз (лязгнул об асфальт пистолет). И еще - пока он не повалился…
Я оглянулся, снова сжимая челюсти и сам стараясь не рухнуть, - все по-прежнему ходило ходуном… «Опель» стоял одним колесом на тротуаре, зарывшись носом в контейнер: перед всмятку, капот дыбом, лужа под движком. Рядом по стене пяти-шестиэтажного старого дома поднимались строительные леса, завешанные зеленой сеткой, на другой стороне улицы за решетчатым забором - стройплощадка, котлован под фундамент. Ни тут ни там не было видно ни одного человека - пока…
Справа, откуда мы приехали, - нерегулируемый перекресток, рекламный суперщит, почти пустая стоянка (асфальтовое поле), на дальней его стороне - дома: не жилые, конторы какие-нибудь, пара магазинов. Совсем не столь уж необитаемые места (может, потому он и не стал сразу стрелять…).