Фалько
Шрифт:
– Да? А кому же тогда плясать с самой уродливой?
– Молчать, я сказал.
– Есть молчать, господин адмирал!
Правый глаз адмирала продолжал мерцать каким-то непривычным огоньком. Фалько подался вперед:
– Вы мне чего-то пока не сказали, а? Такое, что мне положено знать?
Адмирал примолк ненадолго. Потом покачал головой и сразу же понизил голос:
– Каудильо лично в этом заинтересован… Вчера я виделся в штабе с ним и с его братом Николасом, и он сказал мне открытым текстом. Хочет, чтобы знатный пленник был доставлен сюда. Любой ценой. Судя по всему, на Франко сильно
– Что же, это очень благородно со стороны каудильо, – с насмешкой произнес Фалько. – Если учесть, что в конце концов ему придется отдать власть.
Адмирал задумчиво разглядывал последнюю оставшуюся на блюде оливку.
– Вот в этом я как раз не уверен. Генерал Франко – галисиец.
– Как и вы.
– Более или менее, – улыбнулся тот.
– А если верить поговорке, встретишь галисийца на лестнице – не поймешь, вверх он идет или вниз.
Улыбка стала шире.
– По каудильо не скажешь даже, идет он или стоит.
Фалько наколол оливку на зубочистку и положил в рот. От наплывшей тучи на площади стало темно.
– В равной мере, господин адмирал, это относится и к вам.
Он заметил Ческу Прието, когда они уже поднимались из-за стола. Она появилась из-под арок и, пересекая площадь, прошла перед столиками: во взгляде, которым проводил ее Фалько, читался живой интерес. На ней было очень элегантное светло-коричневое суконное пальто с бархатными отворотами, а на голове – мужского фасона шляпа с узкими полями и перышком на тулье. Адмирал перехватил взгляд Фалько, опять опустившегося на стул.
– Знаком с ней?
– Меня представили ей вчера вечером в казино. Ее деверя знаю хорошо.
– А мужа?
– Шапочно, – Фалько все же встал и поправил узел галстука. – Прошу прощения…
Адмирал, продолжая посасывать пустую трубку, наблюдал за ним и явно забавлялся.
– Эта птичка высокого полета, мой мальчик.
– Насколько высокого?
– Я знаю, кто у этой дамы в любовниках… Один, видишь ли, командует нашей авиацией и приходится кузеном генералу Ягуэ [9] , а другой – маркиз де чего-то там.
9
Хуан Ягуэ Бланко (1892–1952) – один из наиболее прославленных испанских военачальников-франкистов, командующий вторым Иностранным легионом.
– Действующие любовники?
– Вот на этот счет данными не располагаю. Однако Пепин Горгель, ее муж, – тварь довольно ядовитая. И при пистолете.
– Ничего, он сейчас на фронте, под Мадридом, – ответил Фалько. – Родину защищает.
Он одернул свою темно-синюю тужурку. Сдвинул фуражку немного набекрень и на самые глаза. Улыбнулся:
– Ну, как я выгляжу, господин адмирал?
Тот оглядел его критически:
– Даже в форме ты – вылитый альфонс.
– Эх, не по той стезе я пошел.
– Прочь с глаз моих.
Ускорив шаг, он догнал ее на выходе из галереи. Ческа словно бы удивилась его появлению. Он очень непринужденно притерся борт к борту, снял и взял под мышку фуражку, прежде чем склониться к протянутой ему руке в лайковой перчатке. Какой счастливый случай, какая чудесная погода, какой солнечный день и все прочее. Фалько с безупречной учтивостью исполнял светский ритуал встречи, которая, казалось, была приятна этой женщине. Глаза ее, напоминавшие цветом незрелую пшеницу, а от солнца посветлевшие, сияли. И, по мнению Фалько, создавали пленительный контраст смуглой коже и дерзко торчащему носу, заставляя предположить, что была у нее в роду какая-нибудь цыганская плясунья с бубном, а потом несколько поколений знойных красавиц обретали утонченность и изысканность в мастерских художников, на выложенных изразцами патио, в роскошных гостиных провинциальных столиц. Фалько, вспомнив слова адмирала про командующего авиацией и про маркиза, а потом и про мужа, на мадридском фронте получившего под начало роту марокканцев, почувствовал, как вдруг что-то заныло в душе, и в этом странном ощущении беспорядочно слились воедино ревность, азарт соперничества и вожделение.
– Далеко ли собрались, Ческа?
– В Комитет патриотической помощи. У меня там кое-какие дела.
– Это восхитительно… Вносите посильный вклад в наш национальный крестовый поход?
– Ну а как же иначе может быть? – ответила она с шутливой обидой. – Это долг каждой испанки.
– Вы правы, правы. Позвольте вас проводить.
– Кто же вам не дает?
Они медленно двинулись по улице Бордадорес.
– Вы, я вижу, тоже в крестоносцы подались? – сказала она, глазами показав на его военно-морскую форму.
– Не мог остаться глух к стенаниям отчизны.
– И нужды нет, что до ближайшего моря триста километров?
– Ну, в наше время расстояние – не преграда.
– Это верно, – она еще несколько раз окинула его оценивающим взглядом. – Так или иначе, форма вам очень к лицу.
– Редко приходится носить.
– Я так и подумала. Вчера мне показалось, что смокинг вам привычней. И мой деверь это подтвердил.
– Славный малый Хайме… Что он вам обо мне рассказывал?
– Если коротко – что вы «шальная пуля».
– А если в подробностях?
– Что вы из хорошей семьи. Что нахал и волокита. Что вас выгоняли отовсюду, где вы учились. Что родители послали вас за границу, чтобы образумить, и хотя неизвестно, чем вы там занимались, совершенно очевидно, что чем-то сомнительным… Хайме не сказал лишь, что вы – морской офицер.
– Это так… временно. Пока война идет.
– Надеюсь, она скоро кончится. Все твердят в один голос, что Мадрид будет взят еще до Рождества.
– И тогда вернется ваш муж.
Зеленая искра вспыхнула в ее глазах. Вспыхнула и погасла. И невозможно было определить, рассердил он Ческу или позабавил.
– Вы всегда такой?
– Какой такой? – улыбнулся Фалько.
– Такой самодовольный. Такой самоуверенный.
– Нет… День на день не приходится.
– Но сегодня как раз такой день?
Он устремил на нее взгляд пай-мальчика. Направленный прямо в глаза.
– От вас зависит.
– Вы мне льстите.
– Это входит в мои намерения.
Они остановились на миг. Она посмотрела на Фалько, задумчиво склонив голову, и пошла дальше.