Фанда.Ментал
Шрифт:
– Куда же вы?! Мы еще увидимся?
– Конечно! Прощайте!
Махсом торопливо пошагала дальше. Основная группа изрядно поредевших слушателей все еще стояла у самого выхода из зала. Оттуда доносился смех и любезная уху немецкая речь. Глядя вслед незнакомке, Берно ощущал легкое замешательство и растерянность от ее слов. Было стойкое чувство словно внутри что-то надломилось, изменилось, окрасило душу новыми красками, которые не стереть никогда. Берно убеждал себя, что ничего особенного не произошло, но не мог избавиться от ощущения легкой влюбленности и бурлящего предвкушения. Оно было безликим, не указывающим на что-то конкретное, но обещало что-то, что порой
Дорога не отняла много времени. Из головы не уходила незнакомка, ее красота, ее ощущение мира, выражаемое каждым ее словом, движением, взглядом. Воспоминаниям мешала головная боль, да легкая немота в пальцах доставляла дополнительные неудобства. Однако, размышления прервались, как только раздался звонок.
– Берно, где ты?
– В машине, еду домой.
– Прошу, приезжай ко мне, мы должны тебе показать нечто невероятное!
– Кто это мы?
– Я и мои друзья. Ты их не знаешь – Марк, Штефани, Соня, Ивон.
– Натан, послушай, у меня болит голова, мне нужно домой, Афина ждет меня. В другой раз.
– Так болит голова или Афина ждет?
– Выбирай сам. Любое из этого полноценная причина!
– Я выбираю Афину.
– Почему?
– Если она ждала тебя несколько часов, то подождет и лишних полчаса.
– С тобой всегда трудно спорить.
– Почему ты удивляешься? Отец – шизофреник из древнеармянского рода язычников театралов, мать – иудейка… хм… выросшая среди… хм… то ли свиней, то ли других тварей, подобных тем, что на полотнах Босха!
– Натан, твое фамильное древо на зависть самому сатане!
– Или каким-нибудь птеродактилям, любящим позавтракать гамма лучами в непомерных количествах!
– И почему ты в Вене, – сдавшись произнес Берно.
– И те, и другие отлично себя здесь чувствуют!
– Слышали бы тебя в тридцатых прошлого века.
– Эх, дорогой мой друг, я живу с ощущением, что завтра станут говорить о том, от чего плевались год назад.
– Например?
– Например, обо мне!
– Ты нахал и просто неприятный тип, Натан. И поэтому я зайду к тебе. Но лишь на пять минут.
– Десять, мой друг, десять!
II
За входной дверью слышалась музыка. Было очевидно, что в помещении она звучит очень громко. После короткого ожидания дверь медленно распахнулась, и на пороге показался Натан с бритой головой и одетый в белую длинную тунику. Он казался возбужденным, глаза фанатично горели и испускали флюиды с энергией ощутимо темного происхождения.
– Что с тобой? Странно выглядишь.
– Проходи скорее, – шепотом пригласил Натан и громко захлопнул дверь, отчего мезуза, висящая на внешнем дверном косяке, сдвинулась с крючка.
– Пойдем! – потянул за руку Натан, пройдя сразу направо в просторную кухню. – Хочешь есть?
– Да, немного.
– Хотя не стоит, я покажу тебе кое-что, и ты забудешь о голоде. Более того, я хотел бы, чтобы в нас всех как можно чаще просыпался духовный голод.
– Почему музыка играет так громко?
– Это для эксперимента.
– Говори же, – бросил Берно, наблюдая за экстравагантным другом. Тот закурил сигару и, выпустив клубы дыма, откашлялся.
– В моем кабинете сидят несколько
– А где же, хм, Марк?!
– Он в другой комнате. Позволь, я расскажу тебе, и мы пройдем туда!
– Хорошо.
– Эксперимент проводится на двух группах. Одна из них – молодые, красивые, не отягощенные интеллектом женщины. Во второй группе – один мужчина, известный ученый, философ.
– Марк? Марк Штефель?
– Да! – с гордостью ответил Натан, сделав глоток виски.
– Как ты его заманил сюда?
– Заманил?! – вскрикнул Натан, вытирая ладонью выступающий на лбу пот. – Я же писал книгу об этом, он мне сам предложил!
– Охотно верю. Что дальше?
– Каждая из участниц комфортно располагается в кресле. Друг с другом они не знакомы, лишь сидят рядом, как в кинотеатре. Перед ними большой экран, на который я пустил заранее подготовленный смонтированный видеоролик. Я пропустил его через себя, вложил всю душу!
– Что это за ролик?
– Не спеши. Каждая из них находится под действием определенного вещества. Точнее сказать, под действием различных смесей, которые превратили их в безропотных и безвольных существ, не знающих сопротивления и моральных преград!
– Не может быть! – вскрикнул Берно и выбежал из кухни в сторону кабинета. Натан побежал следом.
– Прошу, только не шуми, они так ранимы!
Берно вбежал в кабинет, который освещался лишь светом от проектора. Напротив, у противоположной стены, висело широкое полотно – экран, и перед ним пять кресел. Зайдя внутрь и обойдя кресла, Берно встал у края экрана, напротив зрительниц, неотрывно глядящих на видео изображение. К его удивлению, они совсем не заметили его появления. Из динамиков раздавалась музыка разных стилей, обрывистые отрывки из художественных и документальных фильмов, постоянно перебиваемые в самой непонятной и сумбурной форме музыкальными выступлениями различных исполнителей широкой временной эпохи и стилей. Берно сделал шаг в сторону, отвел взор от привлекательных и легко одетых участниц и посмотрел на экран. С первых же секунд внутреннее сопротивление начало сдавать и появилось ощущение, что этот завораживающий ряд втягивает его внутрь. Красивая картинка могла в любой момент резко смениться какой-нибудь чудовищной, жестокой или отвратительной, а на их фоне, издевательски играла совершенно противоположная по своей эмоциональной окраске и посылу музыка. Берно застыл и мысленно метался между любопытством, похотью и душевным волнением, вызванным этим странным кинопросмотром. Он повернул голову, оглядел впереди сидящих женщин и посмотрел в сторону Натана, который испуганно стоял у двери за креслами и виновато смотрел на него, ожидая хоть какой-то его реакции.
Что это? Интеллектуальная шутка или бескрайний цинизм? Чего он добивается, насилуя бесхребетное сознание, потроша частично заполненные полки и шкафы нашего разума?.. Но как же прекрасна в своей уродливости и эклектике эта композиция, как всегда хвалимая одними и проклинаемая другими, с попыткой одних разорвать гармонию мира, а других – ее сохранить. И как же прекрасны эти женщины. Какая грация, как желанны их тела, их губы и вздыбленные соски, растерянные и непонимающие, от экстаза ли ума они разбужены иль привычный плотский зов…