Фанни Каплан. Страстная интриганка серебряного века
Шрифт:
Во время стоянки в Гайсине Витя побежал на почту. Вернулся встревоженный, с телеграммой в руке.
— Собирайся, в Одессу мы не едем!
— Как не едем?
Ей показалось, что она ослышалась.
— После объясню, — торопил он ее. — Давай, давай, поезд отходит!
Они побросали вещи на шаткий настил перрона, поплелись, нагруженные, мимо двигавшегося состава к беленой избе с вывеской «ВОКЗАЛЪ».
Внутри было не протолкнуться. На лавках, на полу вдоль стен — мужики, бабы, плачущие дети. Мешки, ведра, плетеные корзины. К кассе
Витя оставил ее сторожить вещи, пошел искать начальника. Вернулся нескоро.
— Обратного поезда нынче не будет. Поедем переночевать где-нибудь. Билеты я достал.
На расшатанной бричке они добрались до лучшей в Гайсине, как уверял полупьяный возница, гостиницы «Версаль». Не спали до рассвета, отданные на растерзание полчищам гостиничных клопов, сполна отыгравшихся на свежих постояльцах за вынужденный пост. Разбитые, невыспавшиеся, тряслись на другой день в пассажирском поезде, идущем на север. Сидели, стиснутые соседями, на жесткой скамье, роняли на плечи друг дружке тяжелые головы, пробуждались после очередной встряски.
В забитом до отказа вагоне второго класса курили, пили водку, вели разговоры. О войне, будь она неладна, об эпидемии холеры, водочной монопольке, ценах на хлеб. Молодуха на верхней полке с побитым оспой лицом кормила грудью младенца, пьяный голос за перегородкой выводил нескладно под гармошку «Реве та стогне Днипр широкий».
Она смотрела с тоской в окно, думала о доме. Как там мамэле? Отец, сестренка?
Перед уходом из особняка мадам Рубинчик она оставила в комнате записку: «Передайте родителям. Я уезжаю с хорошим человеком, вернусь не скоро. У меня все хорошо. Фейга».
Жила в угаре, ничего вокруг не замечала — один только Витенька. Васильковые его глаза, улыбка. Скажи он ей: прыгнем вместе со скалы — не раздумывала бы ни минутки: хорошо, давай!
Ночью, утомленная его ласками, спросила ненароком:
— А вы на мне женитесь?
— Будет тебе выкать, — тащил он из портсигара папиросу. — Породнились чать»…
Закурил, пустил дымок в потолок.
— Революционеры, душенька моя, не женятся. Не до того. Каждый час на волосок от смерти…
Покосилась осторожно в его сторону.
Витя разговаривал с соседом по лавке, акцизным чиновником, ехавшим, как и они, в Минск.
— Катимся в тартарары, милостивый государь! — говорил тот, волнуясь. — С народом что творится, поглядите. Мужичье дворянские имения поджигает, в городах бедлам. Чуть что, стачка, забастовка. Заработок хозяин изволь прибавить, рабочий день сокращай. Содом и гоморра! А все смутьяны эти патлатые. Эсеры, анархисты, социалисты. Эти еще, из жидовской новой партии… запамятовал название…
— Бундовцы, — подсказал Виктор.
— Во-во! Мало, доложу вам, русские люди кровушку этому чертову племени пущали. Мало! Хапают где плохо лежит, спаивают поголовно Россию. Где шинок, там непременно жид, концессия выгодная —
Виктор спросил, перебив: как в Минске с коммерцией? Есть надежные банки, кредитные конторы?
— Финансами изволите интересоваться? — глянул с любопытством сосед.
— Не решил пока… — Виктор крутил цепочку от часов. — Есть небольшие сбережения. Вложил бы, подвернись что-нибудь стоящее.
— Тогда вам, юноша, прямая дорога в наше общество взаимного кредита! — вскричал акцизный. — Учредители, почитай, цвет губернии, полмиллиона рублей уставного капитала. У меня, кстати, шурин в расчетном отделе служит, могу познакомить. Посоветует, что и как.
— Весьма признателен! — с чувством откликнулся Виктор. — Адресок шурина не подскажете?
— Извольте.
Виктор тянул из бокового кармана записную книжицу, карандаш.
— Слушаю…
Она ждала все это время, когда он на нее взглянет.
Не посмотрел ни разу. Принялся обсуждать что-то увлеченно с соседом. «Кредиты», «проценты», «закладные», — доносились слова…
«Ну, и пусть! — кусала она досадливо губы. — Больно надо!»
«Боль-но на-до… боль-но на-до»… — вторили под лавкой вагонные колеса.
«Экс»
Минск встретил их холодным ветром пополам с дождем. Извозчиков на привокзальной площади расхватали более расторопные пассажиры. Кто-то из попутчиков посоветовал воспользоваться гужевым трамваем, ходившим от вокзала до городских окраин: удобно, недорого и город из окошка можно посмотреть. С погодой вот только не повезло…
Они пошли в указанном направлении, пристроились в очередь на остановке.
Держа над головой зонтик, она озиралась по сторонам. Купола собора, примыкавшего к вокзальному зданию, небольшой сквер с памятником за решетчатой оградкой, каменные дома. Прочла вывеску на пятиэтажке с висячими балконами: «ОТЕЛЬ ЕВРОПА».
— Витя, — тронула его за плечо, — глянь! Гостиница.
— Забудь про гостиницы, — шепнул он недобро. — Кончилась буржуйская жизнь.
На остановке зашумели, заволновались. Из-за перекрестка показался вагон в два этажа, тащимый с натугой — глазам не верилось! — парой намокших лошадей. Сделал, покачиваясь и лязгая по рельсам, полукруг, приблизился, встал.
— Соборная площадь, конечная! — прокричал, отворив двери, рослый дядька в казенной фуражке. — Освободите проход, граждане, дайте выйти приезжим!
Какой там! Ринулись как оглашенные, пихались, забрасывали внутрь мешки и баулы, тащили через головы плачущих детей.
— По порядку, по порядку! — сдерживал лезущих кондуктор, — мест на всех хватит. Денежки попрошу приготовить…
— Давай! — подтолкнул ее сзади Виктор.
Ухватившись за поручень, она шагнула на ступеньку, протиснулась в вагон. Витя забрался следом. Рассчитались за билеты и багаж, нашли в углу свободное местечко на жесткой скамье.