Фантастические тетради
Шрифт:
— Предел креатива фактуриала — 60 %, - напомнила Матлину машина, — выше не было.
— Да знаю, знаю, — отмахнулся он.
— Мы будем анализировать другие цивилизации или застрянем на Акрусе?
— Непременно будем, только дождемся Баю.
Архив закрылся. В лабораторию вернулись прежняя пустота, одиночество и отчаяние, которые, как пленки серых облаков, укутали шарик планеты, вращающийся на пустой панораме. Матлин вернулся в нудное состояние ожидания. Ожидания вестей от Суфа, визита Кальтиата, который давным-давно стартовал с Кальты и застрял по дороге. Но, как спасительной мессии, как второго пришествия или судного дня после похмелья, он ждал астарианского путешественника Баю, который пока что без хороших вестей ниоткуда не возвращался. Это было не в его привычке. Даже если
Баю, по всей сути своей и по происхождению, был чистейшим бонтуанцем. Притом гуманоидом голубых кровей, что характерно исключительно для бонтуанских рас. Он относился к той же компании «молодых бонтуанствующих особей», что пристрастились к посещению Аритабора незадолго до появления здесь Феликса. И с тех пор как Раис окончательно к ним притерпелся, считали Аритабор своей родиной — «прикой» бесконечного космоса, где единственным домом им служила летучая «шхуна» невероятных размеров. Та самая «шхуна», которую посредники безуспешно пытались отогнать на дальние орбиты, а то и выставить из системы прочь, чтобы она не нарушала гравитационный баланс. Но «шхуна» возвращалась с удивительным упрямством на прежнее место и непременно улеглась бы на песок, если бы ее технические параметры позволяли такой маневр. В конце концов Аритабор смирился с ее существованием так же, как Земля смирилась с существованием луны. Баю был самым молодым членом экипажа и в наибольшей степени склонным впадать в крайности. Он получил классическое посредническое воспитание, был лингвистом до мозга костей и неплохо владел всеми известными в Аритаборе приемами обмена информацией — от телепатического до всех моделей артикуляции и звука, включая кодовые сигналы в диапазонах, недоступных нормальному уху, которые Матлин обозвал «свистограммами». Эти чудеса акустики и способность к вибрационному воздействию на биополя собеседника имели смысл гораздо больший, нежели обычная речь, в частности, способны были менять физические параметры окружающей среды, даже уничтожать материальные объекты, если в этом созреет необходимость. Такими приемами способны овладеть редкие уникумы, если, разумеется, они не унаследовали эту способность от своих предков. Как это получилось у Баю — осталось загадкой даже для Раиса. По аритаборским меркам, он стал лингвистом-оптималом, а лингвист в Ареале (как поэт на Руси) — всегда больше чем просто лингвист. «Включение» в любой специфический язык версии WW ему стоило нескольких часов интеллектуальных усилий. Но, поняв это, оценив возможности, которыми он обладает, Баю замолчал на несколько лет. Последней его фразой стало признание собственного бессилия, своеобразного комплекса неполноценности перед посредниками, и прозвучала она примерно так: «Я знаю несколько тысяч языков, но мне нечего сказать ни на одном из них».
Во время своего торжественного молчания Баю стал ходячим аритаборским анекдотом. Он присутствовал на галереях подземного царства как тень предков и как привидение исчезал от легкого дуновения ветерка. Все, кто знал о его душевной драме, пророчили ему участь немого странника, искателя Летаргических дун, одним словом, чокнутого отшельника, которых в Ареале принято считать печальной издержкой аритаборского влияния. Так случалось, что самые одаренные ученики посредников то и дело застревали в невесомости между исходной точкой своего ученичества и гипотетически желаемой точкой совершенства. Посредники изготовили на свою совесть достаточно таких экземпляров из других рас, которые, не доведя себя до назначенной цели, не пожелали вернуться в прежнее состояние. Полку искателей Летаргических дун с каждым разом прибывало.
Баю избежал этой участи благодаря фактуриалу Фрею, который также слонялся по Аритабору в качестве анекдота и являл собой для всех окружающих живую иллюстрацию того, что не следует опустошать разумное поголовье фактур, даже если какая-то отдельная особь показалась чрезвычайно привлекательной. Особь должна находиться в естественной среде, а не разгуливать по старым планетам цивилизации и не приставать к гуманоидам со своими чисто фактурными проблемами. Но как только в Аритаборе стало известно, что этот самый фактуриал Фрей тащит на хвосте мадисту, все недоразумения прекратились, и вопрос о том, для чего он понадобился Раису, отпал сам собой. Теперь просто Фрей просто гулял по Аритабору и просто цеплялся к гуманоидам, если таковые вызывали его интерес. Однако именно Фрею, ко всеобщему удивлению, удалось вывести Баю из сомнамбулически молчаливого забытья. Именно Фрей потребовал аудиенции с этим полупривидением. Именно Фрей добился этой аудиенции и морочил голову отъехавшему от жизни Баю много дней напролет, сидя подле него и воспроизводя путаные непрерывные монологи на весьма пространном языке, порою переходящем в язык жестов.
Когда Баю первый раз поднял взгляд на болтливого Фрея — Фрею аплодировала вся бонтуанская «шхуна»; когда Баю, будучи в состоянии призрака, сам начал преследовать Фрея по всему Аритабору — Фрею аплодировал весь Аритабор. И все с нетерпением ждали, когда же критическая масса Фреевой болтовни перевалит за критическую отметку молчаливого терпения Баю. И дождались. Баю произнес первое магическое, осмысленное изречение, которое на древний язык посредников переводится как «мадистанс», и глаза его вспыхнули безумством восторга. «Да! Да! Да! — подтвердил он. — Это достойно быть смыслом жизни». — И в тот же час сгинул из Аритабора. А спустя некоторое время посредники обнаружили его в архиве астарианских лабораторий. И, как Фрей проматывал свою жизнь между ЦИФом, Аритабором и смутными мечтаниями о Земле, так же и Баю существовал в двух с половиной измерениях. Одно называлось «Фрей», второе — Астарианский заповедник, а безнадежная половинка — смутной надеждой на то, что мадистанс когда-нибудь вернется в пределы здравого смысла хотя бы в его одном, отдельно взятом миропонимании.
Оправдываясь перед Раисом за содеянное, Матлин приводил один и тот же, заранее взвешенный аргумент: «Мне нужен хороший лингвист. Хоть разорвись… позарез нужен. Посредник, который не боится запачкать мадистой свою благовредную репутацию». Аритаборские посредники против такого аргумента были бессильны и удовольствовались своим привычным императивом: «Если ты стоишь на дороге великого прогресса, сойди на обочину. Целее будешь».
Глава 14
Все новости в зачахшую от тоски лабораторию проникли подозрительно одновременно. Может, оттого, что Феликс так ни разу и не вышел за ее пределы, а может, оттого, что, наконец, вернулся Баю. Вернулся в присущей ему бодрости духа. К счастью, теперь настроение Баю не зависело от мелких «гуманитарных» недоразумений. Возможно, годы депрессии пошли ему на пользу, возможно, он не видел в происходящем никакой трагедии. Возможно, он просто не умел отличать плохую новость от хорошей. Новость сама по себе представляла для него ценность гораздо большую, чем ее субъективные характеристики.
— У землян принято начинать с плохих новостей, — намекнул ему Матлин.
— У всех остальных принято идти по порядку, — ответил Баю. — Итак, нашелся болф. Тот самый. Суф обнаружил его на окраине пустоши вблизи Хаброна. Скоро он будет здесь.
Матлин осторожно развернулся к нему вместе с пультом, будто опасаясь, что хрупкое знамение может раствориться в разреженной атмосфере лаборатории.
— Хаброна?..
— Следующая новость: Альберта в нем нет. В соседстве с Хаброном ничего хорошего тоже нет. И, наконец, маленький Гренс давно вырос, и, если они на пару с Суфом натворят приключений, ты не должен считать себя виноватым. Это глупо.
— Я всегда буду за него виноват, — возразил Матлин, — ты все равно этого не поймешь. Так что, если плохие новости закончились, переходи к отвратительным. — Он откинулся в глубину кресла и на всякий случай добавил гравитации, чтобы достойно, не пошатнувшись, принять все, уготовленное судьбой.
— На содействие астариан можно не рассчитывать, — произнес Баю не без пафоса, будто он летал туда лишь за тем, чтоб получить отказ.
— То есть как? Они сомневаются в подлинности эксперимента?
— Ах, если бы… Они проверили все и утверждают, что стенд ошибки не допустил. Но сказали однозначно: эксперименты надо прекратить. На фактуриалах с подобной структурой эксперименты недопустимы. Что-то похожее они пытались получить искусственным путем, но попытки не оправдались, — эти аномалии не стали посредниками между мадистологами и мадистой, зато принесли много проблем. Все выглядит так, будто они стоят двумя ногами в разных измерениях. Срыв будет опасен.
— И что? Хаброн… Господи, это же на краю ойкумены. Такое путешествие может занять годы.