Фантастический альманах «Завтра». Выпуск четвертый
Шрифт:
Нинель уже вылезла из кокона, чтобы отправиться к себе, но что-то ее остановило в последний момент. Как выяснилось через мгновение, это было любопытство.
— Послушайте, Борис Арнольдович, а все-таки, между нами, я никому не скажу, все-таки откуда вы? С Полуострова или с Материка? Или, может, вообще с другой планеты? А там у вас мясо едят? Одежду носят? Как вы относитесь к техническому прогрессу? — выпалила свои вопросы торопливым шепотом Нинель, то и дело она прикладывала палец к губам и опасливо озиралась, словно эти вопросы можно было не только подслушать, но и подсмотреть.
Господи, изумился Борис Арнольдович, в конце концов не так уж удивительно, что обезьяны и говорят, куда удивительней, что
— Да что вы, в самом деле, секретничаете там, где ничего секретного не может… — высунулся из кокона Борис Арнольдович, но закончить мысль не успел. Большая, сильная, шершавая и, вероятно, не очень чистая ладонь зажала ему рот. Это произошло так неожиданно, что он на какое-то время и сам потерял дар речи…. А потом твердо сказал: — Я гражданин СССР! Я честный советский инженер! Технолог!
Правда, он собирался произнести эти слова с гордостью и во весь голос, а вышло шепотом и как бы виновато. Не так он представлял себе контакт цивилизаций.
— А что такое СССР?
— Страна такая! На планете Земля. В Солнечной системе. Между прочим, самая лучшая страна. Самая большая. Шестая часть всей суши…
— Нет такой страны на планете Земля!
— Интересно… А что же в таком случае есть?
— Сейчас, наверное, только одна страна — наш Остров. А остальные две, Полуостров и Материк, или уже погибли, или погибнут вот-вот под развалинами своего людоедского Прогресса. Что, между прочим, у нас известно каждому.
— А это как называется? — Борис Арнольдович ткнул пальцем вверх.
— Луна, естественный спутник Земли.
— А это?
— Созвездие Велосипед.
— А мне оно больше напоминает землечерпалку. Знаете, на нашем небе есть созвездие, похожее на велосипед сильней, чем ваше, но называется оно Большая Медведица.
— Боже, я так и знала, что вы с другой планеты. Но чтобы она называлась так же, как наша, непостижимо.
— Возможно, и с другой. А возможно, и не совсем. У нас тоже есть Луна, а днем — Солнце.
— И у нас.
— Вот видите. Но, с другой стороны, на нашей Земле — сотни стран. А на вашей — только три.
— Но язык…
— Вот-вот! Это самое невероятное! Как это объяснить? Вот штука. Однако я прилетел не из космоса. Если бы из космоса, все было бы гораздо проще. А я купался себе в море, потом внезапно налетел шторм, и все смешалось, земля, небо, море. Кстати, море называлось Черным. У вас такого нет?.. Вот, а у нас есть. Все смешалось, и берег исчез, я уж совсем было утонул… А может, я все-таки утонул? Может, я уже в Раю? А что — тепло, сытно, райские птицы поют. Может, все вы — хвостатые ангелы?.. Знаете, у меня ведь тоже двое дочерей. Марине — девять, Ирине — четыре… И жена Наташа…
Тут Борис Арнольдович заплакал. Второй раз за день. Хотя какой день, к тому моменту, наверное, половина ночи прошла.
Он плакал несколько минут, а Нинель гладила его по спине своей шершавой лапой и не говорила ничего.
— В общем, как это ни дико звучит, наверное, произошло следующее. Наверное, во время шторма или даже под воздействием его каким-то образом открылся ход в параллельный мир. Возможно, этот параллельный мир даже отчасти совмещается с нашим миром, как сиамские близнецы частично совмещаются друг с другом. Иначе откуда такие совпадения. И не исключено, что где-то здесь, в вашем мире, живет моя семья, точнее, ее параллельный аналог. Конечно, выглядит она неузнаваемо, и я для нее — вовсе не я… Впрочем, все это из области ирреального… Из жизни, так сказать, мнимых единиц… — уняв слезы, Борис Арнольдович рассуждал совершенно спокойно, даже, пожалуй, равнодушно.
— Да-а-а… — протянула Нинель после затяжной паузы. — Да-а-а… Знайте, все это в ближайшие дни вас обязательно попросят повторить в другом месте. Может, местах. Будут требовать максимум подробностей. Вы, конечно, вправе поступать как сочтете нужным, но имейте в виду, ваша гипотеза слишком невероятна. Не лучше ли без гипотез, один голый сюжет, а?
— Понимаю. Так просветите меня, что за жизнь на Полуострове и Материке? Что я мог бы о ней рассказать в других местах?
— А вот это — нет. Извините, ничего такого не могу. И так уже много лишнего наговорила. У нас, видите ли, существуют общеизвестные вещи, о которых, однако, беседовать считается неприличным. А просвещать могут только специально на это дело поставленные. А что касается ваших плавательных доспехов, — еще добавила Нинель, подумав, — то я утречком сбегаю за ними. Ради вас пойду на еще одно нарушение норм нравственности. Надеюсь, вы это оцените снисходительно, не заклеймите меня позором… Шучу, шучу… Я принесу, но вы их сразу спрячете. Потому что иметь какие-либо вещи у нас, знаете ли, не заведено…
Ну почему меня так и подмывает с вами откровенничать? Это не к добру, но не могу ничего с собой поделать, хочется и все! Так вот, мой Петя, Царствие ему небесное, тоже без уважительной причины оказался на земле. Где его сожрал тигр. Прямо на моих глазах, между прочим. Вы не поверите, зачем он, покойничек-то мой, с дерева спустился. Я об этом еще никому не говорила. А вам скажу. Он хотел в честь моего дня рождения стукнуть тигра палкой. Просто взять — и стукнуть. Представляете? И погиб. Из-за меня. Никогда себе не прощу. Хотя все равно не смогла бы его остановить. Такой уж он был, мой Петр…
И Нинель ускакала в детское гнездо. И было долго слышно, как ворочается она там, укладывая свое большое тело поудобней, как повизгивают Калерия и Елизавета, как уркает на них мать, пугая каким-нибудь обезьяньим бабаем или младшим председателем, чтобы спали и не возились.
Потом в соседнем гнезде стихло. А Борис Арнольдович еще некоторое время не мог заснуть.
Борис Арнольдович лежал и размышлял о том, что с обезьяньего острова, конечно, надо бы выбраться поскорее, но особо торопиться вряд ли стоит, поскольку не каждый день представляется человеку возможность побывать в параллельном мире, не исключено, что такая возможность вообще представилась впервые в истории человечества, и глупо было бы бежать отсюда, выпучив глаза и крича «Мама!». Кроме того, похоже, на Острове довольно строгие порядки, во всяком случае, многое указывает на это. Вполне вероятно, что так просто отсюда не выпускают, и пока не стоит громогласно объявлять о своем желании покинуть гостеприимных хозяев, а надо сперва как следует разобраться в обстановке. Но главное, пока совершенно не ясно, как этот странный мир можно покинуть. Совершенно не ясно, как вернуться домой. И можно ли вообще вернуться. В принципе. Теоретически. Не исключено, что вернуться вообще нельзя. О чем думать, конечно, не хотелось…
И Борис Арнольдович решил возможность возвращения принять пока за аксиому. Например, такую: если снова приплыть на то же самое место, где его полуживого обнаружили дельфины, так немедленно разыграется шторм и будет бушевать, бушевать, а когда стихнет, то вдали обязательно обнаружится захламленный гудаутский пляж. Вот и все. Вероятно, такая аксиома шла от неосознанной веры в существование некоей всеобщей симметричности. Людям, между прочим, органически присуща эта вера.
Таким образом, и чисто технических, и чисто теоретических проблем набиралось немало. Как ни крути, а выходило, что надо довольно основательно разобраться в обстановке, в обычаях и нравах обезьяньего стада, чтобы рассчитывать на успех какого бы то ни было плана. И, еще раз определив для себя программу-минимум — вжиться в новое сообщество, стать для него, по возможности, своим, а уж потом затевать что-то, — Борис Арнольдович наконец уснул.