Фантастический Нью-Йорк: Истории из города, который никогда не спит
Шрифт:
Но пука был не в форме. За целый день ему не удалось ни у кого выманить даже монетки на пиво. Он испугался, что чары Мэйв вылечили его от железной болезни ценой его собственной магии. Ему нужно было как-то отвлечься от повседневных забот, которые занимали его с того самого дня, когда Лиам вызволил пуку из капкана. Ему нужен был какой-то вызов – например, пари или фокус. Что-то проверенное и, предпочтительно, не слишком рискованное, чтобы положить конец сомнениям, а заодно заработать для Лиама немного монет.
– Лиам, – произнес пука, – у меня появилась идея.
– Зачем это? – устало спросил Лиам. – Может, здесь никому не нужны крысоловы, тем более ирландские?
– Собаки людям всегда пригодятся, – уверенно заявил пука.
Лиам покачал головой.
– Не стану я этого делать, и точка. Чтоб я, да друга продал? Ты за кого меня принимаешь?
– А кто сказал, что продажа будет окончательной? – настаивал пука. – Не успеешь ты и глазом моргнуть, как я сбегу и вернусь в трактир Мэйв.
– А если не сбежишь, что тогда? Мне придется тебя выкрадывать? Мадра, ты спятил! Это город вскружил тебе голову?
План казался пуке великолепным, и он всеми правдами и неправдами пытался убедить в этом Лиама. Тот не сдавался. По его словам, это было противозаконно, аморально и опасно. Он ничего не хотел об этом слышать. Это окончательно убедило пуку в том, что городская жизнь подходит Лиаму не больше, чем дикому оленю. Если бы пуки не было рядом, простофиля давно бы распрощался со всеми сбережениями и помер бы от голода в какой-нибудь канаве прежде, чем затхлый воздух корабельного трюма выветрился бы у него из легких.
Оставался Дикий Запад. «На западе ему самое место, – подумал пука. – Завтра нужно будет придумать, как достать билет на поезд».
Размышления пуки прервал яростный визг. Ощетинившись, он обернулся и оказался нос к носу с огромной уродливой вонючей свиньей.
Что ж, драка тоже неплохой способ освежиться.
Оскалившись, пука зарычал. Свинья сверкнула безумными янтарно-желтыми глазами и попятилась для рывка. Пука покосился на Лиама, которого окружил выводок визгливых, так и норовящих уцепить за ногу поросят. Лиам отмахивался от них котомкой, поругиваясь и изо всех сил стараясь не шлепнуться в грязь. Стоит ему упасть, как поросята непременно затопчут его и, весьма вероятно, сожрут.
Пука закипел праведным гневом. Увернувшись от свиного наскока, он бросился на подмогу Лиаму и вскочил на спину самому здоровому поросенку. Поросенок скинул его, но пука успел оттяпать ему пол-уха. Сплюнув, он погрузил зубы в ляжку ближайшего поросенка. Тот взвизгнул и бросился наутек, оставив четверых собратьев и мамашу сражаться с пукой.
Пуке не доводилось сражаться в столь яростных битвах с тех пор, как святой Патрик изгнал змей в море, а волшебный народ – в пещеры под холмами, но этот бой он твердо намеревался выиграть. У себя дома пука вмиг разделался бы со свиньями. Дома он даже в обличье пса был проворнее пчелы, сильнее быка и напористей прибоя. Но он застрял в этом облике, как невылупившийся цыпленок в яйце, а недели мучений от железной
Лапы пуки разъехались на скользкой, перемешанной с навозом, земле, и резвый поросенок крепко его ударил. Из раны на боку брызнула кровь, и на пуку нахлынули волны боли и ужаса. Бессмертные не могут умереть, но это не значит, что их нельзя убить.
Инстинкт подсказывал пуке, что необходимо обратиться, но он боялся, что не сможет, что потерял эту способность, что пробыл псом слишком долго и забыл, как обращаться в существа с копытами, рогами или в людей в одежде, которую можно снять.
Почувствовав замешательство противника, свинья воодушевилась и ринулась на пуку, визжа, будто ржавая дверная петля, и метя острыми как копья клыками прямо в мягкий живот пуки.
И тут инстинкт взял верх.
Сбросив собачью шкуру, пука с криком махнул тяжелыми, неподкованными копытами, желая переломить свинье хребет. Он был быстр, но свинья была еще быстрее – в последний момент она все-таки уклонилась от атаки. Пука переключился на поросят, бурным потоком наседавших на Лиама, и принялся колотить их копытами и кусать.
Увидев угрозу отпрыскам, свинья налетела на пуку, как ураган. Пука отскочил и контратаковал, на этот раз втоптав свинью в грязь. Стоя над поверженными врагами, пука громогласно возвестил о своей победе.
Кто-то обнял его рукой за загривок. Пука узнал Лиама. С дрожью в голосе, но одновременно и с облегчением тот шептал:
– О, мой дорогой, мой славный защитник. Эта битва достойна быть воспетой в балладах, уж я-то об этом позабочусь – как только поджилки перестанут трястись, а сердце прекратит выскакивать из груди.
Гордо выпятив грудь, пука потыкал ногой поверженных противников. Очухавшийся поросенок тяжело поднялся и поковылял по улице, наперерез гнедому мерину, впряженному в блестящую черную двуколку, ведомую возницей в цилиндре.
Даже побитый и напуганный, Лиам скорее бросился бы вплавь до Ирландии, чем оставил коня в беде. Как только поросенок проскочил у мерина меж копытами, конь принялся брыкаться, но Лиам подскочил к нему и схватил за узду.
Конь мотал его, будто терьер крысу, но Лиам держался, успокаивающе приговаривая на ирландском и английском, пока мерин не перестал буянить.
Ласково потрепав гнедого по морде, Лиам оглянулся.
Улица напоминала бойню. В грязи валялись окровавленные свиные тушки; собравшиеся рабочие с отвисшими челюстями стояли вокруг. Чуть в сторонке пес Мадра зализывал рану на боку.
Бледный, как его рубаха, возница спрыгнул с козел.
– Спасибо вам, – его голос с типично американским произношением звучал доброжелательно. – Это был смелый поступок. Вы умеете обращаться с лошадьми?
Лиам потер лоб костяшками пальцев.
– Еще как, сэр.
– Вы конюх?
– Не просто конюх, а тренер. На родине я тренировал скаковых лошадей.
Джентльмен изумился.
– Тренер?! Разрази меня гром! Можно узнать ваше имя?
– Лиам О’Кейси, к вашим услугам.