Фантастичнее вымысла
Шрифт:
Я обо всем этом знал и все-таки прыгнул в пропасть.
Друзья не стали меня останавливать. Лишь посоветовали больше употреблять богатой белком пищи, чтобы как-то оправдать прием выписанного мне препарата. Однако я не стал покупать десятифунтовые пачки яичного белка. Не стал забивать холодильник рядами упакованных в фольгу цыплят без костей и кожицы и печеного картофеля, как это делали Эд и Билл. Они набирали для каждого стероидного цикла столько продуктов, что их, казалось, должно хватить на полуторамесячную осаду крепости. Я не был таким фанатом бодибилдинга.
Я просто принимал маленькие белые таблетки и занимался своими делами, пока в один прекрасный день,
Что ж, извините. Я пообещал многим друзьям, что до этого дело не дойдет, однако оказался перед таким поворотным пунктом. Когда старые добрые гусиные яйца уменьшились до размеров шариков для пинг-понга, потом до морской гальки. И вот приходит момент, когда врач спрашивает, не нужен ли тебе еще один рецепт на анадрол, и тебе уже легко сказать «нет».
Ты выглядишь потрясающе, ты красив и энергичен, накачан и ловок, ты выглядишь гораздо мужественнее, чем прежде, однако в другом отношении утрачиваешь эту самую мужественность. Становишься лишь бледным подобием настоящего мужика.
Кроме того, если и дальше вести такой образ жизни, то скоро начинаешь чувствовать, как радость по поводу груды мускулов начинает идти на убыль. Сначала это даже забавно, такое впечатление, будто ты — обладатель обветшалого викторианского особняка, украшенного дешевой мишурой; но после первых двух недель необходимость постоянно формировать собственное тело постепенно начинает казаться сущим адом. Я не мог отправиться куда-нибудь, где не было бы спортивного зала. Мне каждый час требовалась богатая белком пища. Дело доходит до того, что в один прекрасный день вся эта затея неизбежно оборачивается полным крахом.
Мой отец мертв. О Билле и Эде я уже говорил. Сам я стремительно терял веру в реальность, это материальное дерьмо. Материальное, тленное дерьмо. Я написал книгу, надуманную книгу, и она принесла больше денег, чем мне когда-либо удавалось заработать за реальную работу. У меня возникло окошко во времени, целых тридцать свободных дней. Свободное время между моими обязательствами как автора книги и началом съемок «Бойцовского клуба». Это был своего рода тридцатидневный эксперимент, усовершенствованная, современная версия джеклондоновских приключений, упакованная в маленькую коричневую бутылочку.
Я спрыгнул в пропасть, потому что это было приключение.
И эти тридцать дней я ощущал полноту жизни. До тех пор, пока у меня не кончились крошечные белые таблетки. Ощущение временной постоянности. Полной и независимой от всего. От всего, за исключением анадрола.
Та женщина в Сакраменто, которая много лет назад устраивала для своих гостей пикник с барбекю, она сказала: «Твои друзья — психи».
Стоявший возле бассейна мужчина баюкал колючий скелет кактуса, символ своей мужественности, а женщина продолжала смотреть на клочки «шерсти пумы», которые я состриг с головы Эда. Эд и Билл, накачанные, в одних майках, зашагали вперед по дороге и вскоре исчезли из виду. Где-то в темноте бродила та самая пума. Или какие-то другие пумы.
Хозяйка сказала:
— Зачем мужчинам нужны все эти глупости?
«Пока у Америки есть неосвоенная территория, — любил повторять Томас Джефферсон, — американским неудачникам и авантюристам всегда будет куда пойти».
Сегодня Эд и Билл являют собой малоприятное зрелище, но в то лето, чувак, они действительно смотрелись круто. Славное качание… мой отец… анадрол… все это кажется совершенно нереальным. Легендой. Вымыслом.
Да, что касается неосвоенной территории, вполне может статься, что это сказал вовсе не Томас Джефферсон, но вы меня все равно поняли.
А пумы будут всегда бродить где-то поблизости. Это так по-женски — думать о том, что жизнь должна длиться вечно.
Жестянка с людьми
Вы уходите в море усталым. После того, как вы драили и красили корпус подводной лодки, загрузили запас провизии, заменили оборудование, обеспечили себя запчастями; после того, как получили авансом часть жалованья и, возможно, внесли вперед квартплату за те три месяца, пока вас не будет дома, после того, как уладили все свои дела и оставили распоряжения типа «продавать» вашему брокеру, распрощались с семьей у ворот базы ВМФ в Кингз-Бэй, можете смело побрить себе голову, потому что к парикмахеру вы попадете еще очень и очень не скоро. Зато после всей этой суеты первые несколько дней пребывания в море покажутся вам удивительно спокойными.
Внутри «жестянки с людьми» или «трубы без окон и дверей», как подводники называют свой подводный дом, царит культ тишины. В спортивном зале все предметы покрыты толстым слоем черной резины. Между ними красные резиновые коврики. Офицеры и матросы носят теннисные туфли, а резиновая изоляция присутствует практически везде — от сантехнического оборудования до тренажерной бегущей дорожки; она везде, где металл соприкасается с металлом. Сделано это для того, чтобы избежать ненужных ударов, лязганья или дребезжания. На ножках стульев здесь надеты резиновые колпачки. После вахты слушать музыку можно только в наушниках. ПЛАРБ «Луизиана» (SSBN-743) покрыта изоляцией, чтобы не стать добычей неприятельских гидролокаторов и остаться невидимой, — любой громкий звук, произведенный ею, может быть услышан гидроакустиком, который занимается прослушиванием глубин в радиусе двадцати пяти миль.
— Когда отправляешься в гальюн, — рассказывает интендант «Луизианы» лейтенант Патрик Смит, — нужно очень осторожно опускать крышку унитаза, иначе одним неосторожным хлопком можно выдать присутствие подводной лодки.
— Они никогда не хлопают одновременно, — говорит старпом Пит Хенлон, описывая то, что может произойти, если при погружении крышки унитазов останутся открытыми. — Стоишь на капитанском мостике и слышишь: БАХ! БАХ! И снова БАХ! Одна за другой. И видишь, как капитан начинает закипать от злости.
В любое время суток треть экипажа спит, поэтому во время похода в каждой каюте около завешенного занавеской входа горит только небольшой флуоресцентный светильник. Единственное, что слышно, так это шелест воздуха в вентиляционной системе. В каждой каюте для экипажа находится по девять коек, три яруса по три койки — справа, слева и прямо. На каждой койке лежит матрац из пенопласта. В поход на «Луизиане» уходит один из двух дублирующих экипажей: Золотая команда или Синяя команда. Если на твоей койке спит матрос весом в двести пятьдесят фунтов и оставляет вмятины на твоем матраце, говорит Эндрю Монтрой, заведующий камбузом подлодки, обслуживающий Золотую команду, то под него обычно подкладывают полотенце. Под каждой койкой имеется ящик для хранения вещей, именуемый матросами «гробовым отделением». Каждая койка завешивается плотной занавеской. В изголовье установлен ночник, электрическая розетка, выключатель стереосистемы и наушники, как на пассажирских самолетах. Через систему, транслирующую записи компакт-дисков, захваченных на борт экипажем, можно послушать музыку четырех жанров. Можно самостоятельно регулировать баланс и уровень громкости. Здесь же находится и вентилятор. В изголовье имеется также и кислородная маска.