Фантастика 1966. Выпуск 3
Шрифт:
Тем более нельзя начинать с «Ральфа» счет истории современной фантастики в целом. Строго говоря, о современной фантастике, как о чем-то связанном взаимными влияниями, вообще можно говорить только относительно к послевоенному периоду.
В довоенные десятилетия русская, американская, французская, чешская фантастика развивалась почти независимо друг от друга; только отдельные книги преодолевали незримый барьер и оказывали мощное влияние на все литературы — такими были книги Г.Уэллса, А.Толстого, К.Чапека.
Эта сложная история «параллельных потоков», взаимодействовавших и с научно-социальной и с общелитературной действительностью своих стран, а позже — друг с другом, еще ждет своих исследователей. Мы ограничимся здесь только одним из потоков — нашей отечественной фантастикой. Это ведь не только исторически интересно — это еще и наш долг: вспомнить имена А.А.Богданова, Влад. Орловского, Вивиана Итина, В.Д.Никольского, Вс.
Мы, например, с большой легкостью рассуждаем о влиянии науки на общество и наоборот; нужно некоторое усилие, чтобы вернуться на несколько десятилетий назад и представить себе интеллектуальную атмосферу той эпохи, когда подобные взаимовлияния были далеко не очевидны, замаскированы, скрыты от невнимательного взгляда, лишь тогда можно будет по достоинству оценить роль наших первых фантастов, которые чутко уловили эту подспудную проблему всей эпохи.
Не только формально, но и по существу советская фантастика рождена революцией.
В наследство от русской литературы она получила фактически только два жанра: социальную утопию и научно-техническую утопию.
Это классические жанры мировой литературы. Их появление — результат постепенного вызревания в глубинах средневековья гуманистической и научной свободной мысли. Знаменательно, что наиболее яркая социальная утопия нового времени — «Город Солнца» Томмазо Кампанеллы — появилась почти одновременно (начало XVII века) с первой развернутой научно-технической утопией — «Новой Атлантидой» Фрэнсиса Бэкона.
Количество утопических произведений только в европейской литературе, по данным Влад. Святловского («Русский утопический роман»), превышает 4 тысячи! А ведь мы еще так мало знаем об утопиях Востока!
В России уже в середине XVIII века появляются оригинальные утопические произведения, в центре которых изображение идеальной, гармоничной страны, своеобразного «социального эталона» эпохи (П.Ю.Львов, В.А.Левшин и др.). Наиболее интересным утопистом XVIII века был князь М.М.Щербатов («Путешествие в царство Офирское»). «Идеальное общество» первых русских утопистов причудливым образом сочетало в себе черты прогрессивного экономического уклада и монархического деспотизма (впрочем, даже в коммунистическом обществе Кампанеллы сохраняются самые варварские обычаи). Скованность социальной мысли ощущается и в интереснейшей утопии следующего, XIX века — незаконченном романе В.Л.Одоевского «4348 год». У Одоевского впервые в русской литературе мы встречаем — в пределах творчества одного и того же писателя — философскую и научно-социальную фантастику. В сумрачно-романтическом цикле «Русские ночи» Одоевский в серии фантастических новелл с большой страстностью изобразил трагедию возвышенного человеческого душевного поиска, обреченного на поражение в чуждом ему современном «практическом» мире. Разлад с действительностью устремил мысль Одоевского к поиску гармонии не в существующем мире, а в мире будущего. По-видимому, его «4348 год» должен был развернуться в роман о человеке и достойном его мире, но написана была только та часть, в которой изображалась научно-техническая действительность России 4348 года. По замыслу Одоевского, Россия будущего стала мировым центром наук, культуры и просвещения; ее ученые научились повелевать климатом, покорили воздух своими летательными аппаратами, создали синтетическую пищу, изобрели синтетические искусства и т. д. Но при всем этом Россия 4348 года все еще управляется монархом и родовитой аристократией, а сословные различия в ней нисколько не уменьшились.
Конечно, и Одоевский не создал русскую фантастику; его заслуга в ином: он ввел в нее глубокую философскую мысль и тем самым поднял на иной, высший уровень. Уже следующая наша утопия — знаменитый Четвертый сон Веры Павловны в романе Чернышевского «Что делать?» — является, по существу, страстным отрицанием социальной ограниченности «философско-романтической утопии» Одоевского. Между ними нет прямых связей; это идет идейный спор поколений, спор эпох и мировоззрений. Он идет и в главном русле нашей литературы и на ее периферии — в утопическом жанре. Так закладывается традиция; в будущем, когда от этого периферического узелка отпочкуется поток советской фантастики, одним из ее ведущих мотивов станет социальный мотив, стремление показывать научное открытие в неразрывной связи с социальной действительностью.
Конец XIX—начало XX века ознаменовались бурным развитием капитализма в России; оно происходило на фоне быстрого роста научного потенциала — работы Менделеева, Умова, Лебедева, Столетова, Доливо-Добровольского, Попова, Циолковского выдвинули русскую науку на одно из первых мест в мире. Параллельно с этим в русской литературе возникает уже вполне оформившийся жанр научно-технической утопии — на первых порах
Значительное место в русской фантастике того времени занимали произведения, созданные под влиянием цикла «необыкновенных путешествий» Ж.Верна — романы и повести о путешествиях к полюсу, о приключениях в воздухе и т. п., сочетавшие романтику поиска и приключений с оригинальными инженерно-фантастическими идеями («В стране полуночи» М.Волохова-Первухина; «Цари воздуха» В.Семенова; «Неведомый мир» и «На Южный полюс» В.Уминского).
Литературные достоинства этих книг весьма сомнительны (даже в те времена фантасту нельзя было писать: «качая своей бесхитростной головой», как писал Н.С.Комаров о своем герое), и причины этого (по крайней мере одна из причин) понятны.
Авторы были слишком воодушевлены научно-техническими перспективами, раскрывавшимися на их глазах и скрытыми от глаз непосвященных; они видели свою творческую задачу в приобщении широкого круга читателей к блистательным перспективам науки. Это была скорее просветительная, чем художественная литература; больше очерк, чем роман; художественный образ уступал место формулам и научно-популярным лекциям.
Русская фантастика прошлого отнюдь не была ни малочисленной (около 25 книг за 20 предреволюционных лет), ни эпигонской — научно-технические идеи, высказанные ее авторами, были передовыми идеями своего времени. Ее очевидные недостатки — схематизм, уклон в популяризаторство, очерковость — были общими недостатками фантастических утопий того времени.
Не менее оживленным был этот период и для социальной утопии — распространение социалистических идей вызвало новую волну литературы этого рода; появились книги У.Морриса, Э.Беллами, Э.Бульвер-Литтона, Е.Жулавского, Джека Лондона, в которых делались попытки развивать или опровергать идеи социалистического переустройства общества. В русской дореволюционной фантастике вплотную примыкают к этому направлению повести А.Богданова «Красная Звезда» (1908 год) и «Инженер Мэнни» (1913 год). В отношении этих книг можно говорить не только о продолжении традиции, но и о прямом их воздействии на раннюю советскую фантастику (в частности, на «Аэлиту» А.Толстого). Герой первой повести — русский революционер Леонид, который случайно знакомится на одном из подпольных собраний со странным человеком по имени Мэнни. Мэнни оказывается одним из марсиан, посланных с Марса на Землю с целью выяснить возможность колонизации Земли марсианами. По приглашению Мэнни Леонид отправляется на Марс в особом корабле — «этеронефе», движущемся реактивной силой продуктов радиоактивного распада, ускоряемых в электрическом поле (по существу, это предвосхищение идеи ионолета, ионного реактивного двигателя). История пребывания Леонида на Марсе — знакомство с марсианской цивилизацией, устроенной на началах разума и социализма, история несчастливой любви Леонида к марсианке Нэтти и его возвращение на Землю — составляет основу повести. Вернувшись на Землю, Леонид продолжает революционную борьбу, участвует в победоносном восстании пролетариата и, раненный, попадает в больницу, где его находит Нэтти и увозит с собой на Марс.