Фантастика 1968
Шрифт:
Конечно, до планет раньше, чем через двести лет, тоже никто не доберется. Но дело не в этом. Дело в принципе! (Аплодисменты.) Я терпеть не могу исторические несправедливости и никому не позволю обижать мой горячо любимый народ. (Бурные аплодисменты.) Себе, понимаете, планеты, а нам, понимаете, Солнце. Ишь, жулики! (Смех.) Но я добьюсь того, что Огогондия получит все, что ей причитается. Все! И даже больше! Но для этого мне нужны солдаты, солдаты и еще раз солдаты. Мне нужны солдаты, способные пройти сквозь огонь, и воду, и медные трубы! И я хотел бы знать, чем
— Разрешите вам напомнить, Ваше Равенство, — тихо сказал секретарь, — что между гуманитологами и конструктариями существуют разногласия.
— Разногласия? — удивился Дино Динами. — Это даже интересно…
И наступила такая тишина, что, казалось, можно было услышать, как Главный конструктарии молится:
— Господи, покарай гуманитошек!
А Предводитель гуманитологов, полагаясь на более реальные силы, мысленно восклицает:
— О Равный среди Равных, почему конструктарии до сих пор не отправлены на перевоспитание?
А сидящий в задних рядах молодой ученый Котангенс, с преданным обожанием глядя на Попечителя, думал: «Сегодня, сейчас вот, наконец-то выяснится, на чьей стороне Дино и правильно ли я сделал, став конструктарием. Прогадал я или не прогадал?»
— Ну что же вы молчите? — нетерпеливо спросил Попечитель.
— Мы не молчим, — одновременно откликнулись Главный конструктарии и Предводитель гуманитологов.
— Так говорите!
— Мы говорим. Ваше Равенство, мы, конструктарии, считаем…
— Ваше Равенство, мы, гуманитологи, полагаем…
— Дорогие ученые, — перебил их Дино, — хоть у меня и два уха, я попросил бы вас выступать поодиночке. Пусть начнет гуманитолог. («Почему гуманитолог первый? — вздрогнул молодой ученый. — Неужели я прогадал?») Впрочем, нет, пусть сначала выскажется конструктарии. («Ух, слава богу!» — облегченно вздохнул Котангенс.)
— Ваше Равенство, мы, конструктарии, считаем, что для того, чтобы непобедимая армия Огогондни стала еще более непобедимой, нужно создать таких искусственных, кибернетических солдат-роботов, которые ничем не отличались бы от людей, но в то же время не ведали бы ни страха, ни сомнений, ни прочих штучек-дрючёк.
— Это хорошо. А гуманитологи что думают?
— А мы, гуманитологи, полагаем, что для того, чтобы наша непобедимая армия стала совершенно непобедимой, следует уделять внимание не каким-то там кибернетическим устройствам, а людям. Живым людям! И доводить вышеупомянутых людей следует до такой степени совершенства, чтобы они ничем не отличались от роботов и, следовательно, тоже не знали ни страха, ни сомнений, ни прочих фиглей-миглей.
— Это тоже хорошо, — отметил Дино.
— Причем наш, гуманитологический, способ получения солдат-роботов гораздо экономичней, потому что полуфабрикаты для их производства нам совершенно бесплатно поставляет сама природа.
— Да, изготовлять роботов по вашему способу гораздо дешевле, — снова вскочил Главный конструктарии. — А прокормить? Не забывайте, что даже в мирное время ваших солдат-роботов нужно
— Но киберы не испытывают также ни любви к Огогондии, ни (да простят мне эти слова!) преданности Великому Дино Динами.
— Вы ошибаетесь. Эти чувства в киберах программируются в первую очередь.
— Допустим. Но ваши киберы не могут стремиться пролить свою кровь за нашего Попечителя, ибо у них этой крови нет.
— Да, у киберов нет стремления проливать свою кровь. Но в них запрограммировано более важное стремление: проливать кровь врага.
— Все ясно! — провозгласил Дино. — Я подумаю. А вы, гуманитологи и конструктарии, продолжайте работать. Пусть, как говорится, скачут все кони. Но скачут побыстрей! Я люблю большие скачки!
В едином порыве вскочили деятели науки. И хотя Дино уже успел нырнуть в те самые маленькие двери на каждый день, ученые долго кричали ему вслед.
— Браво, Дино Динами! Слава Равному среди Равных! — выкрикивали гуманитологи и конструктарии, бросая друг на друга яростные взгляды.
И сквозь этот рев пробивалась пытливая мысль молодого ученого Котангенса: «Прогадал я или не прогадал?»
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Как мы уже знаем, на Аномалии, кроме Огогондии, существовало еще шесть Великих Диктаторий, из которых каждая считала себя Самой Великой. Правили Великими Диктаториями Великие Попечители, и каждый из них в пределах своей страны именовался Самым Великим или, попросту говоря. Величайшим.
Казалось бы: все Великие, все Самые, — следовательно, все в порядке. Но нет! Каждый Попечитель ревниво следил за успехами других Попечителей и не столько радовался своим достижениям, сколько огорчался достижениями своих коллег.
— Вот, читай! — кричал, например, нервный Попечитель Колоссалии Отдай Первый, который даже среди Попечителей считался самодуром. Выкрикивая, он совал под нос своему Управляющему Наукой газету: — Читай вслух!
— «У-у-ученые По-потрясалии, — читал испуганный Управляющий, — с помощью спектрального анализа обнаружили на своей планете богатейшие алмазные россыпи».
— Видал? Она, Потрясалия, может обнаруживать, а мы, Колоссалия, не можем? Ступай и вели им что-нибудь обнаружить! Живо.
И цепная реакция начинала действовать.
— Ах, министры, вы мои министры! — с грустью произносил томный Попечитель Гигантонии Ну-и-ну. Подперев рукой голову, Ну-и-ну лежал на уютной тахте, а министры в полной форме, при орденах и портфелях живописным полукругом возлежали перед своим владыкой. — Ну что с того, что Потрясалия нашла на своей планете алмазные россыпи, а Колоссалия — брильянтовые залежи? Пусть их! Разве в этом счастье? Разве в этом смысл жизни?