"Фантастика 2023-176". Компиляция. Книги 1-20
Шрифт:
– Саккем – уал – Заммек, мо – не – шеш – аиха – туми! – провозгласила Тасси, закончив писать. – Карами – тар – Заммек ай ну! Призываю тебя, Заммек! Мне нужна твоя помощь. Заммек, дай мне свою силу!
Из глубины дворца потянуло горячим воздухом, над надгробиями закружились пылевые смерчи. Упали оставленные на могилах свечи, погас огонь в лампадах по стенам некрополя. Над гробницей Йола ди Криффа заклубился черный дым. Он уплотнялся, принимая очертания человеческой фигуры, пока не сложился в силуэт воина в черном вооружении. Его волосы и борода были белоснежными, лицо – мертвенно-бледным, будто прозрачным, а глаза закрыты.
– Ты пытался убить меня, но теперь ты будешь убивать ради меня, – сказала Тасси. – Мой враг, твоя магия и твоя отвага теперь служат мне. Сила Заммека с тобой, непобедимый воин!
Легат не шевелился. Кожа на его лице просвечивала, как молочное стекло, за которым угадывались очертания черепа. Когда же призрак попытался открыть глаза, то веки его лишь задрожали, и Легат застонал.
Тасси засмеялась.
– Воину не нужно видеть, кого он убивает, – сказала она. – Я отдам твои глаза тому, кто может преодолевать границу между мирами и станет твоим проводником в мире нечестивых. А теперь иди – ты знаешь, что тебе делать!
Призрачный воин склонил голову и вновь стал дымом. Дым поднялся клубами к потолку часовни и растаял под сводами. Тасси довольно улыбнулась. Чтобы Легат был готов убивать, осталось выполнить всего одну вещь.
У себя в покоях Тасси завершила обряд – прочла заклинания Уподобления над парой человеческих глаз, принесенных ей накануне Джелом. Глаза принадлежали какому-то казненному преступнику, но это не имело никакого значения. Вымыв руки в тазу с благоуханной водой, Тасси вышла на балкон дворца. Высоко в закатном небе над Гесперополисом плавал гриф. И Дева-из-Бездны не сомневалась, что угощение, которое она приготовила для грифа, птица увидит даже с такой высоты.
Над Нидариеном, столицей Таории, висел туман смерти. Он вобрал в себя жирный дым костров, на которых сжигали тела умерших, запах дегтя, предсмертные стоны умирающих, плач тех, кто потерял близких. В ночи факелами горели дома зачумленных. В уцелевших домах окна и двери были плотно закрыты; те, кто укрылся за ними в надежде обмануть заразу, ждали своего часа, со страхом прислушиваясь к заунывному пению жрецов и звону колокольчиков на похоронных дрогах.
Императрицу Эйверию похоронили без всяких церемоний. Ее просто завернули в чистое полотнище и закопали во дворе дома, где беглецы провели последние дни. Он сам прочел по ней заупокойную молитву. Это было в четыре часа дня. А в полночь к нему пришел врач и сказал, что мальчик обречен.
– Я ничего не могу сделать, добрый местьер, – говорил врач. – Бубоны вскрылись, и чумной яд уже проник в кровь мальчика. Он не доживет до утра.
– Вы не ошибаетесь?
– Я хотел бы ошибиться, но грозные признаки налицо. Он чуть дышит, пульс едва прощупывается. Это агония, добрый местьер.
– Неужели ничего нельзя сделать?
– Эта чума опустошает Нидариен пятую неделю; за это время умерли тысячи людей, и пока еще ни одного из заболевших не удавалось исцелить. – Врач покачал головой. – Мне очень жаль. Я сделал все, что мог.
– Да, вы сделали все, что могли. Возьмите, вот ваша плата.
– Местьер, я старался не ради денег. И потом, видите? – Врач с горькой улыбкой показал на свою шею. То, что выглядело при первом взгляде как тень под нижней челюстью, оказалось набухшим чумным бубоном. – Деньги мне больше не понадобятся.
– Вы мужественный и честный человек, – он протянул врачу руку, но тот лишь отступил на шаг, не коснувшись ее. – Я все же прошу вас принять деньги. Может быть, ваша семья…
– Моя семья умерла в первую неделю… Мой вам совет – уезжайте из этого города, пока не поздно. У вас еще есть шанс спастись.
– Благодарю за совет. И за труды. Прощайте, храбрый доктор.
– Прощайте, местьер.
Он смотрел вслед уходящему врачу, как смотрят вслед осужденному, которого уводят на казнь. Потом он пошел к ребенку. Мальчик лежал в дальней комнате. Окна были заперты и завешены тяжелыми шторами, на столике у кровати еле теплился масляный светильник. В комнате стоял тяжелый запах – запах разложения.
– Не подходите к нему, господин, – сказал ему Медж Маджари. – Ему все равно не помочь.
– Девятый император девятой династии не может умереть, – возразил он. – Это невозможно. Пророчество должно исполниться.
– Но вы слышали, что сказал врач, господин. Принц без сознания, он уже не вернется к нам.
– Нельзя терять надежду, Медж. Мы должны спасти его. Ему не смогли помочь люди, но Единый поможет ему.
– Императрице он не помог.
– Не богохульствуй, Медж. Пока он не умер, есть надежда.
Он подошел к ложу умирающего ребенка. Врач не солгал: лицо принца было лицом покойника. Нос заострился, глаза окружили черные тени, кожа истончилась и стала пергаментно-серой, запекшиеся губы едва вздрагивали, пропуская слабое дыхание. Как там врачи называют такое лицо? Маска скорби? Или маска исхода? Он коснулся руки мальчика – рука была ледяной.
– Девятый император не может умереть! – упрямо повторил он. – Медж, принеси мне свечей.
– Что вы хотите делать, господин?
– Хочу довериться Единому…
Медж держал шандал с зажженными свечами, а он освященным угольком чертил на лбу, щеках и плечах мальчика магические знаки. Никогда прежде он не совершал этого ритуала, только слышал о нем. Никто никогда не совершал этого ритуала в последние пятьсот лет. Он нарушал законы Свитка, совершая его. Это был первый случай, когда Воин Свитка пренебрег уставом ордена и пытался сделать то, за что ему грозили суд и суровое наказание. Но это был единственный способ спасти принца. Единственный шанс остановить грядущую Тьму…
Закончив чертить, он положил сбой каролитовый медальон мальчику на грудь и в этот момент ощутил, что сердце ребенка больше не бьется. Принц умер. Но это уже не имело значения. Он начал обряд и не имел права остановиться. У него не было выбора. Мальчик должен жить – любой ценой. Пока его душа еще здесь, рядом с покинутым разрушенным болезнью телом, ее уход можно предотвратить. И он начал читать заклинания, чувствуя, как его лоб покрывается испариной, а сердце в груди сжимается от тревоги.