"Фантастика 2023-176". Компиляция. Книги 1-20
Шрифт:
– Вот моя новая пьеса, – добавил он, обращаясь к притихшим актерам.
– Восхитительно! – Мамуля всхлипнул, шумно высморкался прямо на пол. Тощий Святоша молча пожал Залману руку, потом то же самое сделали и Нефер, и Нерикс, и все остальные.
– Спасибо, – говорил растроганный Залман. – Спасибо, братья.
Леодан подумал, что ему из вежливости тоже стоило бы похвалить автора, тем более что пьеса ему действительно понравилась. Но ему помешала тощая угрюмая женщина.
– Садитесь жрать, – рявкнула она, подойдя к столу. – Похлебка давно готова. А я не собираюсь торчать тут с вами всю ночь.
– Нет, сто раз нет! – Мамуля, совсем по-женски подобрав полы своей расшитой хламиды, выскочил на сцену, схватил Леодана за руки, заглянул в глаза. – Я тебе не верю. И зритель не поверит. Ты просто декламируешь текст.
Леодан машинально заглянул в папирус. Он не перепутал ни единого слова, все прочитал так, как записал Залман. И что же он делает не так?
– Китис! – заорал Мамуля. – Китис, разорви тебя демоны, иди сюда!
– Он ушел, Эгон, – отозвался один из актеров, сидевших неподалеку от сцены и занятых починкой бутафорской колонны. – Зал отправил его за жратвой.
– Почему я всегда все узнаю последним? – Мамуля топнул ногой так, что облепившие перила на верхнем ярусе амфитеатра галки тучей взлетели в воздух. – Ладно, обойдемся без него. Представь себе, что я – это Китис. То есть Фаэн. Представил?
– Да. – Леодан снова заглянул в папирус.
– Хорошо. – Мамуля протянул к юноше унизанные браслетами руки, раскрыл ладони в зовущем жесте. – Он стоит под твоим балконом. Он влюблен. Он смотрит тебе в глаза. Прах тебя покрой, куда ты смотришь?
– Прости, я отвлекся. – Леодан смущенно потупил взгляд. – Что я должен делать?
– Жить! Не говорить слова, записанные на этом засратом папирусе, а жить, понял? Начинай!
Леодан кивнул, поднес папирус к глазам, пробежал еще раз надоевшие до тошноты строчки своего монолога.
Кто ты такой? Что делаешь ты здесь? Зачем меня в сей час ты беспокоишь? О, боги! Ты… Безумец! Как ты смеешь? Немедля уходи – когда тебя Под окнами моими кто увидит, Не миновать беды…– Плохо! – Мамуля схватился за голову. – Где страсть? Где страх? Ты любишь этого парня, понимаешь?
– Понимаю.
– А я не слышу! Ты говоришь с ним, как пристав с пьяным бродягой, шатающимся по ночной улице. Где трепет сердца, беспокойство за любимого, который подвергает свою жизнь опасности, пробравшись в сад враждебного семейства? Ты бы видел свое лицо. Каменная физиономия, как у статуи Аквина на площади. А жесты? Они поважнее слов будут. Дай сюда! – Мамуля вырвал у Леодана папирус. – Вот, слушай:
Еще лицо не видела твое, Но поняла, что это ты, несчастный, Пришел сюда, чтоб мой покой нарушить, Заставить сердце леденеть от страха. Неужто не поймешь – тебя убьют, Коль здесь застанут, под моим балконом?– Проклятие, Зал умудрился в слове «балконом» сделать две ошибки!
– Что? – не понял Леодан.
– Да так, ничего… Что скажешь?
Леодан пожал плечами. Сказать было нечего – Мамуля действительно мастерски проиграл прочитанный им маленький фрагмент. Голос актера звучал взволнованно, протяжно, с мольбой и страхом, лицо отражало все чувства, а движения руки, которую Мамуля то прикладывал к груди, то протягивал вперед в отстраняющем жесте, будто иллюстрировали слова роли.
– Вот что значит талант актера, – заявил Мамуля, промокнув лоб кружевным платком. – Смотри и учись.
– Мне обязательно жестикулировать? – спросил Леодан.
– Обязательно. Среди зрителей непременно найдутся три-четыре глухих пентюха, которые ничегошеньки не услышат из твоего щенячьего мяуканья на сцене. Ты должен продублировать свои слова жестами специально для всяких тугоухих ублюдков. Я уж не говорю о ценителях, которых в зале будет полно. И все они потом будут называть тебя бездарем, разбирая по косточкам твою дерьмовую игру. Приятно будет это слышать?
– Я не хочу играть. – Леодан развернулся и начал спускаться со сцены. Мамуля пару секунд в остолбенении смотрел юноше вслед, потом кинулся за ним, схватил за руку.
– Не смей меня трогать! – Леодан ударил актера по руке. – Катитесь к демонам с вашим театром. Не больно и хотелось.
– Постой, милый, не сердись. – Мамуля всплеснул руками. – Прости, если я тебя обидел. Ты талантливый, очень талантливый. Но актерское ремесло очень и очень непростое. Надо учиться. Я ведь в юности тоже учился. Мой импресарио меня палкой бил, если я путал слова роли. Так бил, что мой задний фасад стал в конце концов смахивать на задницу павиана. Я неделями на животе спал. Зато потом я не раз вспоминал его и его палку добрым словом, потому что они научили меня работать. Веришь?
– Верю. Но играть не хочу. Я ухожу.
– Тебя что-то гнетет, олененочек. Ты сегодня сам не свой. Что-то случилось?
– Ничего. Солнце уже садится. Мне надо в порт.
– Ах, понятно! – Мамуля рассмеялся мелким манерным смехом. – Тоскуешь по госпоже? Или по господину?
– Не твое дело. – Леодан почувствовал, что начинает злиться на Мамулю по-настоящему.
– Ты влюблен, верно?
– И это не твое дело. Оставь меня в покое.
– Как хочешь. – Мамуля сделал примирительный жест ладонями. – Но я ничего не решаю, тебя Зал приглашал. Вот ему все и скажешь. Он очень обрадуется. Я прям-таки вижу его сияющее от радости лицо! До премьеры пьесы осталось два дня, а исполнитель главной роли сматывает удочки. Очень по-дружески.
– Ты же сам видишь, что у меня нет таланта, – сказал Леодан, пытаясь смягчить ситуацию. – Почему бы тебе самому не сыграть эту роль?
– Почему? – Мамуля упер руку в бок. – Ах да, почему? Зритель придет смотреть на молодую красавицу – то есть на тебя. Зал уже по всей Фанаре раззвонил, что у него появился новый великолепный лицедей. А вместо новенького свеженького и миленького красавчика, юного и грациозного, выползу я – старый, толстый, страдающий отдышкой, с физиономией старого гиппопотама и походкой, как у пьяного матроса на берегу. Выпрусь на сцену, чтобы сыграть юную красавицу. Ха! Славное будет зрелище, клянусь маской Пантара! Ты не можешь уйти, миленький. Даже твои мысли тебя не извиняют.