"Фантастика 2023-181". Компиляция. Книги 1-19
Шрифт:
Привычным усилием он заставил исчезнуть мираж - видение большого крутобокого судна с вместительными трюмами, набитыми запретным грузом; затем стер лицо Амада, будто смыв с себя физиономию бихара пригоршней воды. Обличье его сделалось прежним, и, последний раз взглянув в зеркало, Дженнак поднялся, спрятал серебристый диск и чешуйку морского змеяа в ларец, захлопнул крышку и опоясался мечами. Сегодня, в День Тростника месяца Цветов, минуло ровно тридцать лет, как ему достались эти клинки - прямые и прочные, великолепной тайонельской работы, принадлежавшие некогда Эйчиду, его сопернику из Страны Лесов и Вод. По водам тем Эйчид давно уплыл в пылающем погребальном челне, а он, Дженнак, остался в живых - и значит, ему полагалось исполнить свой долг перед людьми и богами. Ибо, как сказано в Книге Повседневного, все на свете имеет свою цену - в том числе и жизнь человеческая.
В дверь осторожно постучали.
– Мой лорд?
Это был Ирасса, называвший его не сахемом, как полагалось в Одиссаре, а на бритский манер. Лорд… Одно это слово являлось напоминанием, сколь далек Одиссар и сердце его - Серанна, лежащие на западе, за Бескрайними Водами! Там, у золотых песков, нагретых солнцем, в кольце цветущих магнолий и маисовых полей, дремал древний Хайан, столица сагамора; там тянулись вверх дворцовые башни, увитые лозой, там, рассекая леса и болота, уходила к северу дорога Белых Камней, там высились насыпи, подобные рукотворным холмам, и ветер играл листвою пальм и яркими перьями накидок, там воздух был свеж и полон благоухания… Серанна, Страна Цветов! Дом, Очаг Одисса, родина!
– Мой лорд?
Дженнак вздохнул.
– Я иду, Ирасса… Иду!
– Пакити послал за тобой, господин, - с виноватой улыбкой произнес Ирасса, почтительно сложив руки перед грудью. Два остальных телохранителя, молчаливые сеннамиты Уртшига и Хрирд, подтвердили сказанное кивками. Им было под тридцать, но Ирасса, еще не отметивший двадцатипятилетия, все же считался старшим, ибо состоял при лорде с детства - с тех пор, когда мог, не нагибаясь, застегнуть на нем пояс. Правда, с тех времен он здорово подрос, превратившись из тощего мальчишки-слуги в ладного и крепкого парня. Вот только усы и бородка росли у него неважно, как у всех полукровок, но Ирасса холил их, не жалея сил, и расчесывал волосок к волоску.
Пятнадцать лет, рассеянно подумал Дженнак, оглядывая свой корабль; еще пятнадцать, и Ирасса превратится в зрелого мужа, в накома, водителя войк, потом - в советника, богатого опытом и многими уменьями, и, наконец, в немощного старца, вспоминающего подвиги юности… Век человеческий так краток!
На палубе все находилось в полной готовности и порядке. "Хасс" был трехмачтовым длинным боевым драммаром и, кроме кормовой башенки, где стояли рулевые, нес еще два высоких помоста для стрелков - на носу и меж первой мачтой кела и второй таби. Третья из мачт - чу, согласно кейтабской терминогии - примыкала к кормовой надстройке, куда вели с палубы две лестницы. Кейтабцы, морское племя, привыкшее спускаться и подниматься по канатам, сочли бы лестницы недопустимой роскошью, но кейтабцев на "Хассе" не было. Только люди Пяти Племен, уже начавшие забывать, кто из предков их принадлежал к Клану хашинда, кто - к сесинаба или ротодайна, кто - к шилукчу или кентиога; только одиссарцы и полукровкиы, их потомки от бритунских женщин. Правда, среди солдат всегда оказывалось больше воинственных ротодайна, хашинда и кентиога, среди охотников и следопытов - шилукчу, а среди мореходов - сесинаба, и это значило, что древние пристрастия сераннских племен еще не позабыты. Пакити, тидам и навигатор, командовавший кораблем, тоже был из сесинаба, из знатного рода вторых вождей. Род был знатным, но пятому сыну не досталось ни земли, ни рыболовных судов, ни приличной усадьбы, а посему Пакити, как и другие благородные отпрыски Одиссара, владевшие лишь мечом да панцирем, двинулся за океан, в Бритайю, где ждали его боевые труды, почет и угодья - вполне достаточные, чтобы его сетанна не претерпела ущерба. Он был отличным мореходом, этот Пакити, ровестником Дженнака, служившим ему уже восемнадцать лет.
На мачтах "Хасса" вздувались паруса, неяркое бледно-голубое небо было покрыто редкими облаками, свинцовые волны бились о борт, скроенный из прочного дуба, сизалевые канаты гудели на ветру. В Серанне в месяц Цветов воздух был теплым, ласкающим кожу, но тут, на севере, льды и снега, лежавшие в горах, еще дышали холодом. И от того арбалетчики, застывшие на помостах, и щитоносцы у бортов кутались в меха - не в легкие накидки из перьев, как было привычно для одиссарцев, а в тяжелые бритские плащи из волчьих шкур. Лишь те, кто готовил к бою метатели, огромные бронзовые цилиндры на станинах из железного дерева, пренебрегли теплой одеждой и доспехами; они ворочали свои орудия, подтаскивали громовые шары, и кожа их лоснилась от пота.
Ирасса набросил на плечи господина плащ, точно такой же, какие были на воинах; потом, приняв из рук Уртшиги убор Великого Сахема, возложил его Дженнаку на голову и отодвинулся, любуясь. Чем-то он сейчас напоминал Вианну, милую пчелку-чакчан, улетевшую в царство Коатля - не внешностью своей, вполне пристойной для воина и мужчины, но блеском серых глаз и выражением лица. Читались же на нем любовь и безмерная преданность.
Дженнак вздохнул и начал подниматься на рулевую палубу. Белые перья сокола трепетали над его головой, Ирасса и двое сеннамитов шли по пятам.
– Да будет с тобой милоссь Шесс-стерых!
– присвистывая от возбуждения, Пакити вскинул руку.
– Мы высс-следили их, ссветлый господин! Высс-следили! Там, где ты скасс-зал! Идут у берега, под серыми парусс-сами, крадутся, как койот к загону керравао… Всс-сгляни!
Он сунул Дженнаку зрительную трубу, но тот, отрицательно покачав головой, лишь усмехнулся. Эти трубы, даже самые лучшие, сделанные на кейтабских островах и называвшиеся Оком Паннар-Са, были ему не нужны, давно не нужны. Он и так видел этот корабль - двухмачтовый крутобокий парусник йамейнской постройки с опущенными балансирами, низко сидевший в воде; видел его палубу, где у метательных машин суетились смуглые коренастые мореходы с Островов, ощущал живое тепло и тревожную эманацию, исходившую из трюма, мысленно касался окрашенных в серое парусов. Серый цвет - цвет Коатля, повелителя Чак Мооль… Как бы не сменился он вскоре черным! И сменится, если кейтабец попробует удрать или сопротивляться!
Мореходы-островитяне на его борту уже заметили вызывающе алые паруса "Хасса" и попытались прижаться к берегу, раствориться на фоне бурых, лиловых и серых скал. Возможно, эта хитрость удалась бы, но не с Дженнаком, так как видел он сейчас внутренним зрением не один лишь кейтабский корабль, но и весь берег, всю оконечность огромного полуострова, самой северного в Ближней Риканне. Полуостров сей походил на распластавшуюся в прыжке випату, большую ящерицу из сераннских болот, но обитавшим в тех краях дикарям-норелгам очертания их земли напоминали дракона. Дракон, как было уже известно Дженнаку, относился к разряду мифических тварей; подобных чудищ не водилось ни в холодных, ни в жарких местах, что норелгов, впрочем, не смущало: для них полуостров был Драконьим, а сами они являлись Детьми Дракона. Быть может, и так - если судить по их редкостной кровожадности и страсти к грабежам. Но в Бритайю они уже не рисковали плавать, ибо всякий набег на вотчину Дженнака приносил им одних лишь мертвецов, и никакой ощутимой выгоды.
От остальных земель Риканны край драконьих потомков отделяло море Чати, мелкое и узкое, покрытое льдами три месяца в году; из него, двигаясь на запад по проливу Когтя, корабль мог достичь другого моря, Чини, столь же холодного, но глубокого и более обширного, открывавшегося на севере и юге в океан. За ним, на солнечном закате, высилась Бритайя, удел Дженнака - обширный остров, превосходивший все вместе взятые кейтабские острова; а дальше, до самых берегов Эйпонны, лежал океан - на целый месяц плавания при попутном ветре. Судно, ушедшее туда, терялось среди волн и вод, так что даже магическим вторым зрением отыскать его было нелегко, а уж нагнать либо перехватить становилось совсем неразрешимой задачей. И потому Дженнак выслеживал чужие корабли в этом проливе, изогнутом, как ястребиный коготь; здесь проходила морская дорога к землям норелгов и росайнов, и была она единственной, так как с севера, с океанского побережья, к Драконьему полуострову не подобрался бы никто. В сезоны Желтых Листьев и Белого Пуха воды там промерзали на длину копья, а Время Цветения становилось временем бурь и штормов, игравших ледяными горами. Так что всякий, желавший пробраться к норелгам на корабле, никак не мог миновать пролива Когтя.
И к счастью, подумал Дженнак, покосившись на своего тидама, чья физиономия уже горела охотничьим азартом. Пакити был невысок, но крепко сбит - вернее, сплетен из морских канатов, - и отличался широкими, как лопасть весла, ладонями. Подобно многим странствующим в океанах и морях он пил не легкое вино, а крепкое, и от того нос и щеки морехода покрывала сеточка красноватых прожилок; глаза у него были маленькие и всегда прижмуренные, словно от ветра, нос - расплющенный ударом скатарской палицы, выбившей заодно и передние зубы. Не слишком он был красив, этот Пакити, но свое дело знал и в винный кувшин заглядывал не перед дракой, а после нее.