"Фантастика 2023-181". Компиляция. Книги 1-19
Шрифт:
– Бёзмюль… – мертвым голосом прошептала она.
Так оборотни прозвали Вольфганга. Больше пойманная женщина ничего не говорила, только орала, скулила и выла. Карл изловил ежа, на свое горе очутившегося рядом с бланкблютерами. Вольфганг вспорол брюхо лисе – ребята крепко держали ее за лапы, а мерзкая тварь орала так, что с ближайшего дуба только что листья не осыпались. Командир бланкблютеров вырвал из раскрытого чрева окровавленный, безволосый липкий комок. Он разбил голову звереныша о дуб, бросил тельце себе под ноги и растоптал его в алую кашу. Крохотные белые косточки хрустели под ногами, смешиваясь с сухими иголками и птичьим дерьмом. Вольфганг засунул ежа в сочащееся темно-алым отверстие и заклинанием заставил рану закрыться. Затем, согласно ритуалу Очищения, оборотню отрубили руки. Карл остановил кровь Клеймом Варна, иначе потеха закончилась бы слишком быстро. Бланкблютеры сели кружком, слушая последнюю песню последней лисы Фюхсвальда.
Группа Йоханна не вернулась до заката, и он не отвечал на попытки Карла выйти на телепатическую связь. Видно, группа в азарте погони ушла слишком далеко. Вольфганг и его ребята заночевали на полянке с разоренной норой – очередным символом Очищения Боремии от жалких пародий на человека.
Лезвие тонет в мехе, и кровь проступает не сразу. Из желто-красных внутренностей показывается крошечная головка, кожа на ней сморщена от воды. Ребенок открывает глаза и смотрит на меня… О боги… Головенка разлетается – я взял его за ноги и вырвал из теплого чрева еще живой матери, и разбил хрупкий череп о дерево.
Да, все это делаю я, Вольфганг фон Штернхерц, которого мать в детстве звала Вольфи.
А теперь меня зовут Бёзмюль. Пока я не встретил того некроманта, я думал, что все понимаю. Для несчастных оборотней я действительно Мельница Зла – та самая ручная мельница, что крутят бесшабашные норны. Из-под жерновов этой мельницы на оборотней последнее время сыплются одни несчастья.
Нет, Бёзмюль – не я. Как выяснилось, бёзмюль – это даже не имя собственное. Я сижу над левым плечом этого ублюдка, скованный линиями собственной перекореженной ауры и не могу даже пошевелиться. Бланкблютеры считают его сильным магом, потому что никто, даже Карл, не может прочесть ауру Бёзмюля – все видят только бессмысленный вихрь вспышек. Йоханн презирает начальника и боится одновременно. Он знает мою настоящую фамилию… и не понимает, что наследник самых крупных угодий Боремии делает вместе с ними – швалью и голытьбой, пришедшей в отряды Очищения за своим куском земли, пусть он даже будет размером с эту полянку. Если выкорчевать Фюхсвальд, здесь смогут прокормиться пять деревень и два города таких вот Йоханнов и Карлов. Но прежде, чем корчевать лес, надо выкорчевать тех, кто сидит на этой земле, как собака на сене – старый род лис-оборотней.
Я не могу ничего изменить, это тело повинуется не мне. Я могу лишь наблюдать, и не могу отвернуться. Некромант, эта тварь, которых чураются даже их учителя, демонстративно встал из-за стола… На вопрос бёзмюля о причинах подобного неуважения маг, усмехнувшись, предложил побеседовать наедине. Во дворе он сказал, что Вольфганг фон Штернхерц – уже не человек, а кукла, которой управляет Локи. Таких кукол и зовут бёзмюлями, мельницами зла … А правила ордена некромантов запрещают им сидеть за одним столом с куклами, которые прикидываются людьми. «Даже у самого тупого некрома, оживленного на третий после похорон, больше собственной воли и мозгов, чем у тебя, бёзмюль», сказал маг и плюнул в лицо. Некромант был прав, и за это бёзмюль хотел убить его; но маг чуть шевельнул рукой, усмехаясь… Бёзмюля приложило об стену трактира, а когда он очнулся, некроманта уже и след простыл.
Локи – бог предателей и трусов. Но я никого не предавал, да и трусом не был.
Или…
Но почему? Как я очутился здесь, над левым плечом?
Раньше мне казалось, что если я найду ответ, то смогу все исправить. Я смогу вернуться в свое тело и…
Но я забыл, что «и».
Я уже не ищу ответа, потому что знаю – он ничего не изменит.
Бёзмюль засыпает. Все, что у нас с ним есть общего – это сны, и странные, зыбкие голоса из прошлого, но ему везет больше – он не помнит, что ему снится и забывает, что шепчет ему память.
А я – помню.
И слышу.
Сегодня у него был удачный день, и поэтому ночь наверняка будет переполнена кошмарами…
Вольфи не сводил глаз с оранжевой горизонтальной линии, делившей яйцо пополам. Вторая линия, зеленая, перечеркивала яйцо дракона от основания до макушки. Вольфи слышал легкое потрескивание скорлупы. С минуты на минуту яйцо должно было расколоться; только вместо одного дракона из него должны были вылупиться четверо. Они никогда не сравняются в размерах со своими дикими сородичами, рожденными не в Инкубаторе; но именно они, летающие ящерицы, гросайдечи, удерживают вечно голодных драконов Пустоши вдали от городов родной Боремии.
Линии на скорлупе засияли так, что стало больно глазам, и яйцо с грохотом развалилось на четыре части. Вольфи и еще трое будущих небесных наездников бегом бросились к осколкам – первым в этом мире гросайдечь должна была увидеть своего хозяина. И вот Карл уже держит на руках огромную золотистую ящерицу, мокрую и дрожащую; Йоханн, присев на корточки, гладит по голове свою гросайдечь, нетвердо стоящую на ногах… Вольфи откинул тяжелый кусок скорлупы, измазанный засохшим драконьим пометом.
На мальчика обрушилась лиса. Она была мертва, на оскаленных зубах застыли кровь и слюна. Вместо передних лап у зверя торчали культяпки, а живот был в мелких дырочках, в которых застряли изломанные иглы пытавшегося освободиться ежа.
…. Химмельриттеры? Папа не разрешит тебе, Вольфи. Да и тебя могут не принять, там нужны способности. Да, гросайдечи очень красивые…. Сынок, ты же не оставишь маму одну?
Цитадель основана безродным ублюдком, и набирают туда всякий сброд. Почему? Потому что половину из них давят гросайдечи при рождении, а вторая половина гибнет на патрулировании. Драконы сжирают твоих ненаглядных химмельриттеров вместе с костями и дерьмом… Что ты сказал? Прокляну и лишу наследства. Пошел вон.
Вольфганг открыл глаза, рванулся, и остатки сна вылетели у него из головы. Командир бланкблютеров вдруг понял, что не может пошевелиться… и это чувство показалось ему странно знакомым. Серый, как двухнедельные портянки, рассвет, озарял труп лисы на дубе и трупы бланкблютеров вокруг дерева. От ребят мало что осталось – огромный лис, передними лапами прижимавший командира бланкблютеров к мокрой от росы траве, сделал все, от него зависящее, чтобы опознать кого-то в этом рагу из кольчуг, ног и обгрызенных черепов было невозможно. На левом боку зверя шерсти не было – были лишь черные, обугленные струпья.
Йоханн тоже сделал все, что мог.
Но этого оказалось недостаточно.
«Ты спрашивал, почему?», телепатировал лис Вольфгангу.
– Я ни о чем не спрашиваю тебя, тварь! Убей меня, выродок! – Вольфганг хотел крикнуть, но не узнал своего голоса – получился тонкий, почти детский истеричный выкрик.
Оборотень фыркнул ему в лицо, обдал зловонной слюной.
«Ты сам себя убиваешь, непрерывно, беспрестанно… Как поется в той колыбельной, что звучала и над твоей кроваткой, храбрец умирает лишь однажды, а трус умирает тысячу раз каждый день…. Ты говоришь, ты никого не предавал? А себя самого? Ты предал свою мечту, ты струсил. Ты не хотел лишаться наследства. А еще, ты боялся потерять любовь. Но ты знал, что мать тебя не любит. Потому что не умеет любить. Она поэтому и ушла от нас к людям – с вами ей было легче, с вами, в области чувств недалеко ушедшими от деревянных кукол… Но ты боялся лишиться и этой жалкой декорации, этой кукольной имитации любви, которую имел…»