"Фантастика 2023-181". Компиляция. Книги 1-19
Шрифт:
– Ты знаешь, я не романтик, – доверительно сообщил Магнус. – Небо никогда не манило меня… Мне не усидеть на драконе, тем более, у нас и упряжи для тебя нет.
Оборотень потемнел лицом и ответил:
– Я не беру всадников. Никогда. Запомни это. Ты будешь сидеть в корзине, которую я понесу.
На это Магнус согласился. С ними напросился и Андерет, крича, что с такой мордой, как у него сейчас, только лесовичек и соблазнять, а места в корзине для него хватит. Пока эльф и гоблин валили лес, дракон гордо сидел в сторонке. Перекидываться, равно как и брать в руки топор, Шэд отказался. Оборотень напомнил, что ему еще тащить обратно все, что они сейчас нарубят. Как и дракон, гоблин и эльф все время чувствовали на себе пристальные взгляды с соседних ветвей. С той особой их пристальностью, которую дает только необходимость смотреть поверх оперения стрелы. Магнус и Андерет спилили два мощных дуба и повалили топорами еще три дерева поменьше, хотя по лицензии были оплачены всего три дерева. Но гоблин решил в случае появления Ежей напомнить, по чьей вине он лишился ворот. А в присутствии дракона вряд ли бы партизаны стали спорить. Но Ежи никак не обнаружили себя. Магнус и Андерет обвязали срубленные деревья веревками, и Шэд отнес все на холм, где стояла таверна.
Ранним утром, когда в воздухе уже чувствовалось дыхание наступающей зимы, гоблин сидел во дворе, верхом на бревне. В руках у него был острый клин – Магнус искал подходящий паз, чтобы расколоть кряж повдоль. Под нос себе хозяин таверны мурлыкал старую гоблинскую песню, сложенную в одну в из особенно суровых зим:
Голод по лесу гуляет, Голод жертвы собирает. Шевельнулся, глянь, медведь И как начал он реветь: "Ой, зверюшки, помираю, Съел сейчас бы караваю, Сделал бы из вас рагу, Да подняться не могу" [287] …287
«Песня гоблинов» (с) Евгений Гирный»
Магнус поежился от холодного ветра, поднял голову и увидел Морану. А гоблин и не заметил, когда суккуб материализовалась рядом с ним. Суккуб молча слушала – ей всегда нравилась эта песня. В последнее время Морана оживилась, стала более доброй и веселой – как и всегда при приближении зимы.
Но еще ни разу с той памятной ночи Магнус не слышал ее смеха.
– Подай-ка мне топорик, вон там, – сказал гоблин.
Морана протянула ему инструмент. Магнус легонько вколотил клин в паз и слез с бревна.
– Ты думаешь о нем? – спросил гоблин.
Морана молча кивнула. Магнус отметил про себя, что она даже не переспросила, о ком «о нем».
– И что ты о нем думаешь?
– Я думаю, что Квалмэхтар должен был родиться богом, – ответила суккуб. – Я даже знаю, кто мог бы быть его отцом…
Магнус ударил топором по клину. Бревно с тяжким стоном распалось пополам.
– Тогда он был бы горгульей, но не богом, – сказал гоблин, не глядя на Морану.
– Я испытываю к нему совсем другие чувства, – рассеянно произнесла хозяйка таверны.
Магнус несколько мгновений смотрел на отблеск тусклого зимнего солнца в стали топорища.
– Почему же тогда ты прогнала Квалмэхтара? – поинтересовался гоблин.
– Небо должно отражаться в земле, а не в огне, – ответила Морана. – Иначе Железный Лес сгорит.
Магнус криво усмехнулся, но промолчал.
– Одно время Пес жил с Лилит, – продолжала суккуб задумчиво. – Их ребенок был бы богом, и одним из сильнейших богов… Как это потом и случилось с другим ее сыном. Но Лилит тогда не хотела детей. Она хотела Пса целиком, для себя. А теперь-то уж что. Но есть и другие боги. А Квалмэхтар почему-то родился смертным.
– А ты не думаешь, – сказал гоблин. – Что эльфам… да и мандреченам… пора уже стать богами для самих себя?
Морана засмеялась. Магнус хмуро посмотрел на нее.
И вдруг почувствовал, что тоже улыбается.
– Посмотрим, Магнус, посмотрим, – ответила Морана. – Суккубы – да и гоблины тоже – живут долго.
Мария Гинзбург
Хозяйка Четырех Стихий
Проклятое отродье опутало Наву мерзкими чарами. Яроцвет бился изо всех сил, но его невесту насильно разлучили с ним. И теперь Бессмертная Дева томится в ужасной крепости Друккарге, изнемогая от похотливых снов, которые на нее насылает мать Ящера.
Почему Нава оставила Яроцвета, мы не знаем. Не знаем, любила ли она Эльфа, или не нашла для себя другого выхода. Но я знаю одно.
Даже те, чью жизнь и разум разрушил Яроцвет, оказавшись между смертью и предательством, выбирали верность. Верность тем, кого любили.
А Яроцвет выбрал жизнь.
Пролог
Вдова смотрителя погоды из Лабаца заказала Ульрику резной ларь для муки с фигуркой богини плодородия на крышке. Хотя у столяра осталась всего одна рука, с работой он справлялся ничуть не хуже прежнего. Только хрупкие маленькие фигурки теперь вытачивал Шенвэль. Они закончили ларь как раз к обеду. Подмастерье отнес заказ. Обратно Шенвэль пошел не по дороге, а по тропинке. Эльф вырос в горах и не боялся заблудиться, несмотря на то, что был слегка под хмельком. А до встречи с Тенквиссом оставалась еще уйма времени.
Шенвэлю нужно было побыть одному.
Он не задумывался, куда идет, и очень скоро оказался в незнакомой долине. Через неделю эльфы собирались отмечать Мидаёте, праздник середины лета, но в горах лето не спешило сменить затяжную весну. Сочная зеленая трава не доходила Шенвэлю и до щиколотки. В тени скалистого утеса доживал ноздреватый сугроб. Естественную каменную чашу, в которой поместился бы человек, заполняла вода. В этом месте из-под скал выходил горячий ключ. Листья на старой иве еще не распустились, хотя почки уже набухли. По обнаженным корням дерева весело крутился и скакал ручей, вытекавший из чаши. Узловатые, набухшие, корни напоминали пальцы рук старой прачки.
Шенвэль повалился на траву и захохотал, как безумный. «Небольшое дело», повторял он про себя. – «Небольшое дело». По лицу эльфа текли слезы, отраженный скалами смех звучал просто отвратительно. Шенвэль почувствовал резь в животе, но уже не мог остановиться.
Направляясь в Лабац, Шенвэль заглянул в портовый трактир, промочить горло. Хозяин заведения, один из немногих эльфов, рискнувших вести дела на человеческой половине Рабина, не взял денег с соплеменника. В оплату пива трактирщик попросил Шенвэля сыграть на флейте для его маленькой дочки. У эльфов не было принято отказывать детям, которых в Рабине росло совсем немного, а с флейтой Шенвэль не расставался никогда. После этого к эльфу подошел маг, похвалил игру и предложил выпить еще по кружке пива. Маг назвал себя Тенквиссом, и говорил он слегка чудно. Словно давно не пользовался мандречью. Они прошли за столик в углу зала, подальше от любопытных взглядов. Между второй и третьей кружкой Тенквисс начал намекать на небольшое дело, в котором ему нужен компаньон. Шенвэль отказался, не дослушав. Последним совместным предприятием людей и эльфов стал мирный договор между Мандрой и Фейре пять лет назад, который закрепил раздельное существование разумных рас.
И тогда маг, гадко улыбаясь, показал Шенвэлю небольшую полоску пергамента. Эльф увидел зеленый полумесяц и гербовую печать известного экенского банка.
– Что это? – спросил Шенвэль брезгливо.
– Это аккредитив, – сказал Тенквисс. – Поддельный, разумеется. На основании которого один мой приятель, уважаемый банкир из экенских гномов, закрыл счет своего самого крупного вкладчика. Он выдал все деньги агенту-сидху, предъявителю аккредитива. Увозить слитки пришлось на лошади, сам сидх не мог все унести.